Иные песни. Яцек ДукайЧитать онлайн книгу.
и нескольких мастеров из местной академии,– о ком княжеские гости могли слышать ранее; кроме того, принадлежал к аристократии и не доставлял хлопот, редко высказывая собственные суждения, обычно же поддакивая более благородным собеседникам. Был замечательно предсказуем, мечта любого мастера протокола: человек, совершенно определяемый чужими Формами. Моментально ощущал любое изменение дворцового этикета. Двери только начинали отворяться – а он уже поворачивался к ним, колени сгибались, склонялась голова. Дело даже не в том, что он преклонял колени первым,– он преклонял их именно тогда, когда преклонять надлежало. Авель припоздал и продолжал стоять, когда они входили: князь, княжна, две дочки, внук и внучка. На миг перехватил ее взгляд. Румия, знал, что ее зовут Румия. Она усмехнулась ему уголками губ, не то вопросительно, не то поощряюще. Он пал на колени. Стиснутые кулаки ткнулись в холодный пол, кровь ревела в ушах. Что за унижение!
Ужин подали в Зале Предков, под внимательными взглядами пращуров князя, что следили за едящими из-под потолка, из галереи портретов, созданных величайшими демиургосами кисти и полотна. Авель поглядывал на картины с подозрением. Эти богато одетые мужчины и женщины с прекрасными, суровыми лицами, казалось, выглядывали из рам, поворачивались именно к нему. Он сосчитал портреты: семьдесят два. Как глубоко в прошлое погружена история рода Неурга? Сколько поколений аристократов стоит в тени позади белокожей Румии?
Приходилось слушать посла Колонии, эстлоса Каролю Ройку, который витийствовал над индюком в грибном соусе:
– До того они одичали, что, хм, утратили всякое чувство иерархии, не существует общественных структур, лишь, мхм, одна огромная орда, в которой голос каждого одинаково значим, и всё решают сообща, один, один и один, аморфная масса. Ни королей, ни невольников, нет ни верха, ни низа; хмм, забыли всё.
– Забыли? – отозвался Авель с другого конца стола и сразу же пожалел, что открыл рот, поскольку, хотя Румия из-за этого и глядела теперь на него, глядели на него и все остальные, и внезапно пришлось сражаться изо всех сил, чтобы, под тяжестью их холодных воденбургских взглядов, произнести еще хотя бы слово.– Забыли или та Форма никогда и не была им дана? Может, Анаксегирос там и вправду первый?
– А ты, мхм, юноша, никогда не слышал о «диких кратистосах» не только в Гердоне, но и в Африке, в Земле Гаудата на Антиподах? Порядок заложен в природе мира. Эти, хм, хаос и смешение в одинаковую, однородную массу ему противны и суть нечто воистину больное. Только в глубочайшей дичи, за Мегоросами, в лесах ночи, под адскими деревьями, под, хмх, замечательно, замечательно, только там человек может настолько выродиться.
– А если он столь окончательно забывает свою Форму,– отозвалась княжна,– то и, тем самым, перестает быть человеком, верно, Иакса?
Иакса, придворная софистес, прежде чем ответить, вытерла платком узкие губы и положила столовые приборы симметрично по обе стороны тарелки.
– Сей порядок повсеместен,– сказала она,