Тротуар под солнцем. Филипп ДелермЧитать онлайн книгу.
ных пловцов не различить, только брызги и мельтешение – им там хорошо, плещутся себе, а ты завидуй. Потом бассейн закрыли, воду спустили, так что стало видно дно – покатая кафельная поверхность. И полная тишина; тут рядом кладбище, однако не оно, а этот пустой бассейн навевал мысли о смерти. Много позже на этом месте сделали спортивную площадку – рампу для скейтбордов с двумя встречными скатами, – не очень удачная попытка показать, что есть еще и третье измерение, помимо до и после.
Аньер, Клиши-Леваллуа, Пон-Кардине, высоченные темные стены сразу после Батиньольского сада, и красными буквами на белой полоске: «Париж Сен-Лазар-2 км». Чуть раньше был еще другой указатель: «Париж Сен-Лазар-5 км». Это чтобы пассажиры изнывали в ожидании? Нет, скорее чтобы еще больше растянуть замирающее, переходящее в замедленную съемку подползание. Когда-то ты часто подъезжал к вокзалу Сен-Лазар на пригородном поезде, потом на скором. Но ехал ли ты стоя или сидя, с комфортом или без, все равно перед самым конечным пунктом начиналась замедление и мыслительный транс. С этой стороны Сен-Лазар. С другой может быть Монпарнас или Северный вокзал. Направления разные, пути не пересекаются. Но такая оттяжка всегда повисает в пространстве и времени. Казалось бы, все люди – отдельные острова. Однако же в душе и в голове у каждого одинаково отпечатываются дома, коридоры улиц, выцветшие рекламные щиты, пылающие неоновые буквы. Пока каждый, будь то влюбленный, у которого назначено свидание в вокзальном зале, секретарша или банковский служащий, с нарочитым безразличием и застывшим взглядом, подъезжает к вокзалу. Откровенно говоря, прибытие в Париж не доставляет облегчения, даже когда встряхнешься и зашагаешь быстрым шагом по платформе. Ведь ты же только притворялся равнодушным. Ну а на самом деле есть какая-то восхитительная, потаенная радость, какое-то дремотное счастье в том, что ты едешь в столицу, бесконечно приближаясь и все никак не достигая цели. В том, что ты участвуешь в этой жизнь.
21 марта – весна, равноденствие. Ты с нетерпением следишь, как дни становятся длиннее. Год разгоняется, и перемены происходят все скорее. Дело идет к лету. Но уже после 21 июня дни становятся все короче. Ты этому не придаешь значения – ведь впереди лучшие месяцы лета, когда можно гулять по городу теплыми днями, обедать в открытых кафе, ужинать в саду при свечах.
– А все-таки, – непременно заметит кто-нибудь к досаде и неудовольствию окружающих, – все-таки вечера уже не такие длинные.
В шестьдесят лет летнее солнцестояние осталось далеко позади. Конечно, еще будут прекрасные вечера, общение с друзьями, с ребятней, еще чего-то ждешь. Но никуда не денешься: солнцестояние пройдено, и ты это отлично знаешь. Возможно, это самое подходящее время, чтобы попытаться сохранить все лучшее, – теперь, когда к каждому чувству примешивается капелька грусти, и продлевая его, и делая более хрупким. Попытаться удержать словами легкие мгновения. Солнцестояние, быть может, перешло в бабье лето, погода и краски продержатся недолго. Разбрасываться временем уже не стоит, время дорого.
Удержать словами солнечность. Я знаю, мне на это скажут: самое главное скрыто в тени, окутано тайной, и путь к нему лежит в потемках. Да и вообще, какая солнечность, когда в мире столько страданий, всюду войны, насилие, пытки, физические и моральные! Что ж, потому и нужно оставаться солнечным. Конечно, говорить всю правду, обличать – важнейшая задача. Но почему не показать, что в этом мире есть и другая сторона? Проходят дни за днями, наступает ночь, и тем сильнее моя тяга к свету. Я хочу оставаться на солнечной стороне.
Могу вам дать поужинать
Маленькая деревенька к югу от Пюи-де-Дом. Называется Дор-Леглиз – «златохрам». Здешняя церковь примечательна своим романским порталом – очень низким и круглым, и все же туристов маловато даже в середине августа, в самый сезон. Вы приехали сюда к вечеру, погуляли в окрестных полях. А когда вернулись к машине, солнце уже близилось к закату. Вот маленькое открытое кафе – и вы не устояли перед искушением. Кроме вас, никаких посетителей. И никто не подходит обслужить. Раз так, вы уже встали, но тут открылась дверь, и к вам подошла женщина в годах. Бутылочку перье и пиво, нет, не разливное, тоже бутылку. Обменялись парой слов: да, правда, очень жарко, – просто так, из вежливости и чтобы посидеть подольше. Кафе как кафе, ничего особенного, но очень скоро вас обволакивает невыразимая, беззвучная истома. Сонный густо-медовый свет медленно разливается вокруг. Окрестные поля переливаются плавными оттенками, которые будто собирались выделиться особой краской, но, не успев дозреть, заснули. А церковь – «златохрам»! – вся приглушенно-золотая, и, по мере того как гаснет день, золото тихо впитывается в камень. С прекрасной простотою изукрашенный портал словно выдвигается вперед. Ровный свет полирует совершенную его округлость. Портал как бы взлетает и парит, и чем непритязательнее, тем значительней предстают его формы.
Свет проникает и в вас. И вы все прочнее врастаете в чудо летнего вечера. Ну как тут встать и уйти! На витрине кафе ни меню, ни афишки. И все-таки, когда хозяйка подходит убрать со стола, вы, почти ни на что не надеясь и с заведомой готовностью принять отказ, решаетесь спросить: «А еду вы не подаете?» Она отвечает не сразу, стрелка весов колеблется