Сталинград. Десантники стоят насмерть. Владимир ПершанинЧитать онлайн книгу.
гряда. Степь с редкими деревьями, но ее нельзя назвать равниной. Пологие, иногда крутые холмы, между ними речки Лиска, Куртлак, Крепкая, пересыхающие к середине лета. Низины, которые лучше обойти, лесистые балки. Севернее хутора располагается высота 241, огромная по степным меркам гора. Кстати, знаменитый Мамаев курган в Сталинграде всего 102 метра высотой.
Здесь, на Донской гряде, немецкие войска застопорили свой ход, бои продолжались неделю. Я видел, как шли в контратаку «тридцатьчетверки», и невольно вспоминал раненого танкиста из Минска. Рев машин и лязг гусениц заглушали остальные звуки. Танки ушли за горизонт, несколько штук дымили перед нашими позициями, к нам выбрели трое-четверо танкистов, оглушенных и контуженых. Мы напоили их водой, а они рассказывали, что у немцев появилась новая пушка под названием «огненный змей», которая поражает машины за два километра. Я позже узнал, фрицы использовали против «тридцатьчетверок» 88-миллиметровые зенитные орудия, очень эффективные и весившие восемь тонн. Сам факт, что остановленные на Донской гряде части 6-й армии подтаскивали на передний край такое тяжелое вооружение, говорит о многом. Не желая терять в ближних боях танки, они расстреливали наши Т-34 издалека.
Двадцать шестого июля немцы прорвали оборону и вышли к Дону, глубоко охватив северный фланг 62-й армии. Неделя топтания на месте – огромный срок для того времени. Ведь с двадцать восьмого июня немецкие войска прошли 500 километров, затем приостановились, и последние сто верст до Сталинграда будут идти четыре недели.
Но это вехи истории, а пока наш батальон снова попал в окружение.
Погиб лейтенант Кравченко. Сверху сыпались многочисленные мелкие бомбы, пикировали «Ю-87» с включенными сиренами. Пронзительный вой выворачивал страх наружу, лишал нас способности трезво соображать. Люди вели себя по-разному. Большинство разбегались, некоторые ложились, закрыв головы ладонями, кое-кто стрелял в небо из винтовок, в их бесполезной стрельбе угадывалось отчаяние. Осколки и пули доставались всем: бегущим, лежавшим и смельчакам. Как вел себя я, сказать не могу. Эти минуты начисто стерлись из памяти. Я очнулся среди высокого ковыля, мягкие метелки щекотали лицо. Удивительно, но карабин, вещмешок и шинельную скатку я не бросил. Наверное, так и бегал с этим добром.
Три самолета разогнали батальон далеко по степи. После их налета собирались вместе не меньше часа. В сумерках разыскали тело взводного. Разодранная в клочья гимнастерка, открытый рот и вмятая в тело кожаная кобура. Сколько погибло или потерялось людей в степи, никто не знал. Разыскивать и хоронить не оставалось времени. Лейтенанта Кравченко оставили лежать на том месте, где его убила бомба. Он был немногим старше меня, но имя его я не запомнил, обращался всегда по званию, хотя отношения сложились с самого начала дружеские.
В темноте нас кое-как построили, и мы зашагали дальше. Вдалеке вспыхивали ракеты всех цветов, зарницы взрывов сопровождались через какой-то интервал гулом. Я считал время от вспышки до прилетевшего гула, умножал секунды на скорость звука, триста