Бульвар рядом с улицей Гоголя. Герман КанабеевЧитать онлайн книгу.

      – Ты вообще кто? – спросил я.

      – Аркадий Вениаминович, – ответил дед и снова уставился на пожар.

      – И где искать твоего ворона?

      – Нашего, – ответил дед. – В последний раз его видели на Курском вокзале, но есть мнение, что теперь он на Ленинградском.

      – Сиреневый? Ворон?

      – Сиреневый, с белыми без зрачков глазами, – ответил дед.

      – Красиво.

      – Еще бы!

      Суперагент

      Как же я был рад, когда желтую ветку прорубили дальше «Новогиреево». И не только потому, что мне теперь стало удобнее ездить из Реутова в Москву, но и потому, что я, как дурак, надеялся, дескать, все «они» останутся в Новогиреево.

      Они – те странные люди, что стоят на конечных платформах метро и ждут, когда приедет пустой поезд. Они порциями залетают в вагон, кидаются к сиденьям, а кому сидячих мест не досталось, стеной встают перед открытыми дверями и ждут следующий поезд, чтобы оказаться среди счастливчиков, усадивших задницы.

      Несчастные, которые просто хотят зайти в вагон и поехать, не важно как – стоя, сидя, – должны с боем пробиваться через эту стену. Самое удивительное, что их еще и не пускают. Вроде как ты посмел не хотеть ехать сидя.

      Но они, походу, все переехали в Реутов и теперь стоят на платформе «Новокосино».

      Каждое утро я тщательно начищаю ботинки перед выходом. Когда спускаюсь в метро, включаю на телефоне трек Moby к фильму про Джейсона Борна – Extreme ways, ту самую, что играет в самом конце фильма, и подхожу к людской стене у открытых дверей вагона.

      Удивительная штука музыка. Она придает сил или наоборот лишает. Вдохновляет или повергает в депрессию. И вот я с первых аккордов чувствую себя Джейсоном Борном – самым лучшим суперагентом. Я неуязвим, стремителен, беспощаден и ловок. Я прорываюсь сквозь людскую стену с каменным лицом, расталкивая всех локтями, чувствуя свою неуязвимость и сокрушающую правоту.

      И вот я в вагоне. С презрением смотрю в толпу на платформе, чтобы поймать хоть чьи-то глаза, дабы испепелить несчастного.

      Обычно Moby в этот момент доходит до строчек: «Oh baby, oh baby, then it fell apart, fell apart». Я ищу в вагоне какую-нибудь «baby», к которой мог бы обращаться Moby, чтобы случайно встречаться с ней взглядом, пока не доеду до своей станции. Я смотрю на ботинки, и, конечно, они уже не так безупречно блестят.