Падение титана, или Октябрьский конь. Колин МаккалоуЧитать онлайн книгу.
Александрия была уникальным соединением природной красоты и искусной функциональной инженерии. Но идеальной она – увы! – не являлась. В ней оставалось место и для трущоб, и для преступлений. Широкие улицы в более бедных районах Гамма (Ракотис) и Эпсилон были покрыты толстым слоем гниющих отбросов и падали, а в нескольких шагах от двух главных улиц уже трудно было найти общественный фонтан или уборную, не говоря уже о банях, которых попросту не было.
И еще одно местное помешательство: ибисы. Священные птицы двух видов – белые и черные. Убивать их было нельзя. Иноземца, ненароком или по неведению причинившего вред этим пернатым, толпа тащила на рыночную площадь и рвала на куски. Хорошо сознавая, что никто не осмелится их тронуть, ибисы самым бессовестным образом пользовались своим исключительным положением.
Когда Цезарь прибыл, они были в городе – как всегда, прилетели из Эфиопии на время летних дождей. Летали они хорошо, но в Александрии отказывались это делать. И стояли тысячами на улицах, порой образуя над мостовыми сплошной живой слой. Их обильные и довольно жидкие испражнения покрывали все улицы, и горожане, даже самые знатные, пряча свою гордость, были вынуждены по ним ступать. Ибо Александрия по каким-то, должно быть религиозным, соображениям не считала нужным убирать эту грязь. Возможно, когда птицы улетали, город устраивал генеральную уборку, но… Но пока что владельцы повозок должны были нанимать специальных людей, которые шли перед ними, распугивая недовольно попискивающих пернатых. В пределах Царского квартала к делу подключали рабов. Те бережно отлавливали птиц, сажали в клетки и потом выпускали подальше от города.
Зато ибисы с ненасытной прожорливостью поедали тараканов, пауков, скорпионов, жуков и улиток, а также подбирали отбросы, оставляемые на улицах рыботорговцами, мясниками и пирожниками. Если бы не это, их можно было бы счесть сущим наказанием для Александрии, подумал Цезарь, забавляясь тем, с какой осторожностью ликторы расчищают ему дорогу.
На третий день одинокая баржа прибыла в Большую гавань, откуда гребцы доставили ее в Царскую гавань – закрытую акваторию, примыкающую к мысу Лохий. Руфрий сообщил о прибытии баржи Цезарю, и он нашел среди пальм местечко, откуда можно было скрытно наблюдать за разгрузкой.
Баржа была очень большой – настоящий плавучий дворец, весь в золоте и пурпуре, с огромной, как храм, каютой, обнесенной колоннами.
На причал были спущены несколько паланкинов, каждый из которых несли шесть человек одинакового роста и телосложения. Паланкин царя был позолочен, усыпан драгоценностями, занавешен тирским пурпуром и украшен плюмажем из пушистых пурпурных перьев на каждом углу крыши, покрытой фаянсовой плиткой. Царя – смазливого мальчика, недовольного и надутого, – с величайшей осторожностью перенесли на руках из храма-каюты к паланкину. За царем следовал статный высокий мужчина с пепельными кудрями и красивым тонким лицом. Судя