Крокодилова свадьба. Денис ЛукьяновЧитать онлайн книгу.
ожидании похода к начальству, которое само просило тебя зайти, можно готовиться только к двум вещам: к нагоняю или к похвале. Второе случается реже, и сейчас приятными словами от главного режиссера пахло так же сильно, как вода пахнет вином – иными словами, никак.
У двери в кабинет режиссера раздались шаги, затем приглушенные голоса, а потом оттуда вышел сам господин Увертюр, буквально под руку ведя какого-то человека.
– Вы точно уверены, что не сможете поставить эту пьесу? Она мне приснилась, там ведь столько всего… глубокого! Это точно понравится публике!
– Господин Тряссунчик, я же вам уже все объяснил. У нас здесь главный городской театр, мы вообще лицо города! Идите со своей идеей куда-нибудь в другое место, туда, где думают только об искусстве. А мы учитываем и более насущные вещи…
– Но я уже ставил этот спектакль в другом месте! И всем понравилось! – господин, которого Увертюр потихоньку выводил из кабинета, трясущимися руками поправил пенсе.
– Я же вам говорю, смысла-то в вашем творении хоть отбавляй. Но мы ставим то, что востребовано – либо приходите к нам с переделкой чего-то классического на свой гениальный лад, либо нужно что-то скандальное и эпатажное, а не просто глубокое! К тому же, никто не хочет утонуть в вашем творении – это, знаете, уже слишком.
Главный режиссер хищно кинул взгляд на пиротехника.
– Так что приходите с чем-нибудь другим. В другой раз. С таким, чтобы это про-да-ва-лось, понимаете?
– Но это же чистой воды жадность и жажда наживы!
Говорят, что правда режет глаза. Увертюру она эти глаза напрочь выколола.
– Мы тут не можем заниматься благотворительностью! Если мы поставим спектакль, который не окупится, то нам не на что будет ставить его в следующий раз…
– А как же чистота искусства? Как же самовыражения того, что рождается у нас в голове и приходит во снах?!
– Слушайте, вы… а, пес с вами. Господин Пшикс, зайдите ко мне. У меня к вам очень серьезный разговор
Увертюр вручил господину стопку бумаг, а Глиццерин тем временем легко, как подхваченное ветром перышко, пролетел в кабинет, успев шепнуть «соболезную».
Дверь захлопнулась. Господин Тряссунчик помял дрожащими руками свою тринадцатую трагедию (при наличии еще пяти комедий и где-то трех пьес, жанр которых он определял как «современно-современная пьеса»), а потом, смешав рой разных мыслей в один титанический вывод, выпалил, ни к кому конкретно не обращаясь:
– Ну ничего! Посмотрим, как вы запоете, кога я помру! И почему обязательно надо скончаться, чтобы тебя назвали классиком?..
Глиццерин уселся в мягкое кресло перед ажурным рабочим столом и даже подуспокоился – лампы в кабинете режиссера горели медово-желтым и, что важнее, не мигали.
Но потом пиротехник увидел перед собой лицо Увертюра и снова запаниковал, как овца перед стрижкой.
– Правильно, на вашем месте я бы тоже нервничал, – хмыкнул массивный режиссер, усевшись в кресло. Его рыжие бакенбарды