Первая командировка. Василий АрдаматскийЧитать онлайн книгу.
начальник с тремя шпалами.
– Написал?
Самарин вскочил и протянул ему свою страничку. Начальник быстро прочитал ее, сложил и спрятал в карман.
– Почему не сказал в бюро пропусков, что ты москвич и был призван в наши органы по партийной мобилизации?
– Там дежурный только и спрашивал, что было дальше, и ничему не верил. А я говорил чистую правду.
– Ладно, разберемся. Одежда твоя в дезинфекции, сейчас принесут форму. Кто у тебя в Москве?
– Мама.
– Поезжай домой. Имеешь три дня отдыха, за это время напишешь подробнейший отчет обо всем, подробнейший – что ты там видел, кого видел, с кем общался. Понял?
– Понял.
– В понедельник, в десять ноль-ноль, явишься в бюро пропусков к дежурному.
– Ясно. А где мой партбилет?
– У меня. В понедельник получишь.
Глава седьмая
Три дня Самарин был дома. Счастливая мать не отходила от него. Ночью, просыпаясь, он видел ее сидящей возле его постели. Милая мама… С того дня, когда не стало отца, она всю жизнь отдала ему, своему единственному Витальке. Он любил ее нежно, до боли в сердце, но никогда не умел сказать ей об этом или дать почувствовать, хотя он очень рано понял, как тяжело ей живется. Отца он помнил плохо. Умер он, когда Виталию было шесть лет. И чем дальше шло время, тем все сильнее была его любовь к матери. Он и в школе начал хорошо учиться, чтобы не было у нее еще и этого огорчения. И стал вести себя как самый отъявленный пай-мальчик, иногда до отвращения к самому себе, но и это тоже для мамы. А когда повзрослел и сумел постичь разумом свою и ее жизнь, он поклялся делать все, чтобы маме жилось легче, счастливее. Еще школьником он водил ее в театр, а позже – на студенческие вечера в свой юридический институт, где он неизменно бывал распорядителем и ведущим программы. Даже когда появилась Люся и он понял, что это может оказаться в его жизни очень серьезным, он прежде всего подумал: не отнимет ли это у матери часть его любви?..
Милая мама… Ночью, увидев ее сидящей возле его постели, он сделал вид, будто не просыпался, и почувствовал знакомую щемящую боль в сердце от любви к ней. И от давнего сознания своей вины за то, что так мало для нее он сделал.
Наступала вторая его ночь дома. Весь день он работал над отчетом, а мама в любимом своем углу, где стояла старенькая швейная машинка «Зингер», чинила его белье, штопала носки, гладила его рубашки. Боковым зрением он замечал, как она, вдруг уронив руки на колени, смотрела на него, и в ее глазах было столько нежной любви и тревоги, что его сердце начинало учащенно биться, а к горлу подкатывал комок.
Вечером, когда в открытом окне было уже черное небо в редких звездах, они пили чай, знаменитый мамин чай, источавший неповторимый тонкий аромат, и тихо разговаривали. И всё – о том, что было до войны. Он был благодарен ей, что она не спрашивала, что было с ним там, на войне. Чтобы не пугать ее, ему пришлось бы врать. Сам он ограничился рассказом только о том, как он ехал в поезде к месту службы и как прибыл туда как раз в час начала войны.
– Так