Катынь. Ложь, ставшая историей. Елена ПрудниковаЧитать онлайн книгу.
я не допытывался, он мне больше ничего не сказал и велел молчать, если я не желаю себе зла. Здесь же Суриков мне сказал, чтобы вокруг этой поляны я не вырезал лес. Этот разговор относится, как я теперь вспоминаю, к середине октября 1941 года.
Поскольку эта поляна действительно производила впечатление свежевырытой и засыпанной немцами большой ямы, которой никогда до прихода немцев в Смоленск я ранее не видел, я поверил Сурикову. Но так как Суриков не стал мне говорить, кто погребен в этой яме, то для меня стало ясным, что усиленная охрана немцами “Козьих Гор” не случайна, а здесь действительно закапываются трупы замученных немцами людей».
Из показаний П.Г. Киселёва, хуторянина, проживавшего неподалеку от леса.
«В конце августа или начале сентября 1941 года в район “Козьих Гор” стали прибывать на грузовых автомашинах, под охраной, группы польских военных. Кроме того, иногда в это место гнали поляков пешком группами по 30—40 человек… После прибытия машин в “Козьи Горы” я в разное время суток слышал из леса стрельбу».
Стрельбу слышали многие крестьяне, причем, как они вспоминают, это были не очереди, а одиночные негромкие выстрелы, по всей видимости, пистолетные.
Есть и еще один свидетель с другой, «немецкой» стороны – директор смоленской обсерватории, профессор астрономии Б.В. Базилевский. 25 июля 1941 года немцы назначили его заместителем бургомистра, в каковой должности он и пребывал до 1 октября 1942 года. Бургомистром же был адвокат Меньшагин, который пользовался особым доверием у немцев и при отступлении ушел с ними.
В августе 1941 года в Смоленске немцы устроили лагерь для военнопленных с обычными для лагерей того времени нечеловеческими условиями. Базилевскому удалось убедить бургомистра походатайствовать перед немецким командованием о разгрузке лагеря и создании там более сносных условий. Однако комендант Смоленска фон Швец отказал наотрез.
Из показаний Б.В. Базилевского.
«Он (Меньшагин. – Авт.) объяснил мне, что получена директива из Берлина, предписывающая неукоснительно проводить самый жесткий режим в отношении военнопленных, не допуская никаких послаблений в этом вопросе.
Я невольно возразил: “Что же может быть жестче существующего в лагере режима?”
Меньшагин странно посмотрела на меня и, наклонясь ко мне, тихо ответил: “Может быть! Русские, по крайней мере, сами будут умирать, а вот военнопленных поляков предложено просто уничтожить”.
“Как так? Как это надо понимать? ” – воскликнул я.
“Понимать надо в буквальном смысле. Есть такая директива из Берлина”, – ответил Меньшагин и тут же попросил меня “ради всего святого” никому об этом не говорить. Я заверил его, что сохраню этот разговор в тайне.
Вопрос: Вам известна дальнейшая судьба военнопленных поляков?
Ответ: Да, известна. Вопрос о поляках, признаюсь, меня очень мучил и я никак не мог отвязаться от мысли о них. Недели через две после описанного выше разговора