Фьямметта. Джованни БоккаччоЧитать онлайн книгу.
фазы быстрым бегом. О, сколько раз подолгу любовалась я холодным светом, воображая, что, может быть, глаза Панфило в это время, как и мои, прикованы к луне! Теперь я не сомневаюсь, что я была безумна и он не думал даже смотреть на луну, а преспокойно спал в постели. И помню, что, мучимая медлительностью луны, я, согласно древним суевериям, хотела музыкой помочь ей достигнуть полнолуния; когда же она достигала полноты, как бы довольная своим сиянием, казалось мне, что медлит она и не заботится опять к рогам вернуться, хотя в душе подчас я ее оправдывала, понимая, что ей милее оставаться с матерью, чем возвращаться в темные владения супруга[29]. Но хорошо помню, что часто, привыкши обращаться к ней с молитвою, вдруг начинала ей угрожать, говоря: «О Фебея, скупая наградительница полученных услуг! Моими жаркими молитвами старалась я уменьшить твои мучения, тебе же все равно, что медленной ленью мои ты увеличиваешь, и вот, рогатая, когда опять за помощью ко мне придешь, я тоже буду лениться, как ты теперь. Разве ты не знаешь, что чем скорее и трижды себя покажешь рогатой, и столько же раз круглой, тем скорее ко мне Панфило мой возвратится? Вернется он – тогда как хочешь бегай по своим кругам, быстро или медленно».
Конечно, то же безумие, что мне подсказывало эти молитвы, заставляло меня видеть то будто она, испугавшись моих угроз, по моему желанию быстрее катилась, то, будто пренебрегая мною, тащилась медленнее, чем всегда. Это частое созерцание сделало меня такой осведомленной в изменениях луны, что, будь она видима вся, или частью, или соединена с какой-нибудь звездою, я определенно могла сказать, какая часть ночи прошла; так же, если луна еще не взошла, могла я узнавать по Большой и Малой Медведице. Кто бы поверил, что любовь может научить астрологии – науке, свойственной тончайшему уму, а не обуреваемому страстью сердцу? Когда тучи и бури скрывали небо совершенно от глаз, я собирала в свою комнату служанок (если не была занята чем-нибудь другим), рассказывала сама и заставляла рассказывать разные истории, которые чем были неправдоподобнее, как имеют обычай рассказывать эти люди, тем более, казалось, были способны разогнать мою тоску и развеселить меня, так что я при всей своей меланхолии весело смеялась. Если по каким-нибудь законным причинам этого нельзя было, то я разыскивала в разных книгах жалостные истории и, приурочивая их к себе, чувствовала себя менее одинокой и проводила время не так томительно. И не знаю, что было мне отраднее: наблюдать, как идет время, или, будучи занятой другим занятием, увидеть, что оно уже прошло.
Но после того как долгое время занималась я такими и другими занятиями, почти против воли, отлично зная, что это будет тщетно, я шла спать или, вернее, лечь спать. И одна, лежа на кровати в тишине, почти всё думая, что за день имела, я вспоминала, повторяя все доводы за и против, хотела думать о другом, но редко это удавалось; все-таки иногда, с усилием отделавшись от них, лежа на том месте, где мой Панфило лежал, и чувствуя будто его запах, была довольна, и про себя его звала, и, словно бы он мог
Луну порой отождествляли с Прозерпиной – женой Плутона, бога подземного царства.