Анна. Ирина КритскаяЧитать онлайн книгу.
вот сказали бы: «Твою руку отрежем или мужнин ноготок» – честное слово, свою бы протянула, ни на миг не задумалась.
– Ага, Полюшка. А помнишь, тетка Мария у нас на свадьбе калоши утопила в Карае. И чего ее понесло, пьянчугу? Чуть не потопла, а зад из воды выставила, калоши рыщет. А соседские цыганчата хохочут: «Тетк, а тетк, в твоих галошах раки комаринскую пляшут». А она в них глиной – ну кидать-то. А потом одну галошу достала и как зашвырнет, промазала, и в Тимофея, прямо в голову. А тот матюгами».
Сидели, хохотали, как молодые, даже Аннушку разбудили. Та в кроватке своей встала, за прутья держится и тоже хохочет, а два зубка у нее из-под розовых губок, как сахарные. Иван ей горбушку отломил от пирога, в мед макнул – схватила двумя ручонками, ест. Как взрослая… Смотрит на мамку с батей, как будто всё понимает. И весь лед с них прямо стаял, как с берегов в жаркий весенний день, запарил и исчез.
…Похороны Лалы устроили пышные. И вроде некому было особо, и недолюбливали ее в цыганской семье, а откуда не возьмись народ набежал – брички, телеги и двора, на свадьбу такого не бывало. Полный двор людей, все яркие, нарядные – точно не хоронить, веселиться приехали. Пелагея подсматривала в окно, как маленькая, ей было и страшно и интересно. Мертвую перенесли в шалаш сразу, его построили, как только уехал фельдшер – из ивовых прутьев плотно сплетенных, украшенных лентами и цветами -им вроде, как мертвым в доме нельзя находиться – грязь и грех. Пелагея еще вчера видела, как на пустом огороде сожгли матрас и одеяло – наверное те, на которых лежала Лала, истекая кровью. Все было так странно, что Пелагея не выдержала, вышла со двора, несмотря на то, что Иван свел брови и покачал головой, и пошла к цыганским воротам.
Был потрясающей красоты день, яркий, празднично разноцветный, и то, что происходило у цыган не вызывало печали, казалось каким-то спектаклем, чем угодно, только не похоронами. У калитки Пелагею встретила красавица – точь в точь Лала, только моложе, полнее – осанистая, высокая, грудастая цыганка куталась в яркую шаль, усыпанную маками, гордо и высоко держала голову в причудливо завязанной парчовой косынке с кистями. Она поманила Пелагею смуглой рукой, унизанной браслетами
– Давай, соседка, не стесняйся, заходи. Плясать, петь будем, сестра в лучший мир собралась, провожаем.
Пелагея протиснулась между Шанитой (это она и была – родная сестра Лалы) и деревянной стойкой калитки и прошла во двор.
Накрытые столы ломились, такой еды Пелагея уже не видела много лет. Пышный хлеб, телятина, помидоры и арбузы, рыба и пироги, чего только не было на поминальном столе, и она почувствовала, как у нее засосало под ложечкой. На нее никто не обращал внимания и она, вдруг, сама не от себя не ожидая, стянула из ближайшего блюда пирожок и спрятала в карман. Стыд накатил волной, она покраснела и хотела было уже положить обратно, но ворота распахнулись под громкое цыганское пение. Народ прянул в стороны