Язык жестов. Юлия ИдлисЧитать онлайн книгу.
стихов…»
кроме стихов,
я еще умею не бог весть что:
перекладывать слова с места на место -
скажем, слушать, что скажет N,
а потом говорить: N сказал,
или писать еще: по мнению N…
не думаю, что N был бы счастлив,
узнав, чем мы тут занимаемся, такие,
в общем-то, ненадежные,
шаткие, как слова самого
N, которому тоже, в общем-то,
много ли надо.
если разобраться,
то N и я – просто такие буквы,
назначенные замещать его и меня,
когда мы заняты, болеем или хандрим,
когда нас нет дома,
и когда нас уже нет.
и вот что я хочу сказать,
пока мы говорим наперегонки -
N и я – перебрасываясь словами
все быстрее, все громче
и, что самое главное, со все бóльшим
профессионализмом, -
я правда хочу,
чтобы у тебя ничего не болело,
и чтобы мы стали счастливы
уже буквально
вот-вот
«как за тридевять десятин земли…»
как за тридевять десятин земли
он растит нули
облагает налогами города
боевик труда
а она его не смыкая глаз
не спускаясь вниз
выполняет как рядовой – приказ
торможение – машинист
выпадает и тает снег
словно волосы на висках
и газетный шрифт словно вестник
времени – вскользь
и вскачь
от его страны остается ноль
наполняется тишиной
от снегов одних до других песков
до седых висков
и над этой бездною бог один
говорит: иди
и идет по воздуху сам вперед
как по тексту врет
и растет у нее внутри
распирает ее нутро
что ли смерть которой пришла пора
запирать за собою дверь
и она замирает забыв себя
но его любя
из последних исподних истошных сил
будто кто-то ее просил
а любовь ее спит на краю земли
где-нибудь в сомали
растирает соль щербатым пестом
и стоит на том
продает на базаре дынь
отдает басурманам дань
и никто ей не скажет сейчас «отдай»
незнакомым наречием «да отстань»
или там «остынь»
или «встань»
Стишок
да кто тебе сказал-то, что сил хватит?
лежи вон лучше в стружках, опилках, вате
все твои коленки, локти, изломы
кончились предлоги выходить из дома
ангел мой хрустальный с прошлогодней елки
личико прозрачное в голубой каемке
а внутри-то тренькает между ребер брякает
что ты там катаешь во себе украдкою?
в платьице кленовом во гробе сосновом
становись оберткой ласковому слову
черепной коробкой хрупкому имени
а никто