Мужчины настоящие и другие, которые так себе. Валерий БочковЧитать онлайн книгу.
изо дня в день и из часа в час я изводила себя безумным анализом каждой секунды нашего свидания. Не гордость или здравый смысл, я не позвонила ему лишь из упрямства, благослови господь это недооценённое качество моего характера.
Двадцать первого мая он позвонил сам. Спросил, есть ли у меня планы на ближайшие выходные. Планов у меня не было. Он спросил, умею ли я нырять с аквалангом. Я соврала. Он сказал, что заедет за мной в пятницу, в шесть утра. В пятницу я работала до пяти вечера, но не сказала об этом, вместо этого спросила, что взять с собой. Купальник – ответил он. Подумав, добавил – и солнечные очки.
Сентиментальность мне чужда, я не грешу романтичностью, я не суеверна и не верю в судьбу и провидение. Сомневаюсь, что сквозь меня проходит невидимая ось, на которой держится мироздание – вселенная вряд ли вращается вокруг меня. Жизнь, скорее, представляется мне запутанным клубком, а не логичной конструкцией, наподобие пластмассовой модели структуры молекулы водорода из кабинета химии. Примеров для подтверждения моей теории хоть отбавляй, а исключения лишь укрепляют правило.
Впрочем, сейчас мне хотелось верить именно в исключения.
Нас свела вместе цепь невинных случайностей, но этих случайностей было слишком много чтобы не разглядеть за ними хорошо продуманного плана. К тому же на всей нашей истории лежал трагичный отсвет того зловещего путешествия, которое я совершала сквозь февральский дождь от края могилы моего внезапного сиротства к унылому безумию абсолютного одиночества. Трагизм наполнил историю неумолимостью мистической предначертанности, то, что гадалки называют туманным словом «фатум». Да, хотелось верить в исключения, но в исключения в разумных пределах.
Из аэропорта Кеннеди мы добрались до Майами. На открытом грузовике для перевозки багажа доехали до запасного аэродрома. Там, на задворках, среди ржавых ангаров и мёртвых кукурузников, заросших по самые крылья седым ковылём, нашли некоего Освальда. Бритый наголо битюг с лицом кирпичного цвета был похож на спившегося циркового борца, но оказался пилотом.
На его двухмоторном «Семиноле» мы разогнались по бетонке, пронеслись над жухлой травой, почти шаркнув брюхом по макушкам пыльных пальм, взмыли в пронзительно голубое небо с одинокой чайкой. Внизу проскочила белая полоска пляжа с пёстрыми зонтиками, потом пронеслось бирюзовое мелководье с едва различимыми пловцами. Бирюза быстро потемнела и перешла в малахит; я оглянулась, берег торопливо удалялся, превращаясь в золотистое марево, больше похожее на мираж, чем на край американского континента. Это был самый настоящий край земли.
Через десять минут под нами плыл Атлантический океан, ярко изумрудная бесконечность во все четыре стороны, с белыми щепками редких яхт и круизных лайнеров. Иногда мне казалось, что сквозь воду я вижу тёмные тени китов, стаи стремительных акул и косяки игривых дельфинов. Наш аэроплан чутко отзывался на каждый порыв ветра и полёт напоминал катание на не очень страшном аттракционе вроде американских горок.