Прохождение тени. Ирина ПолянскаяЧитать онлайн книгу.
на его худом лице молодого старичка. Слабовидящий Теймураз таращил линзы на Ольгу Ивановну, будто надеялся увидеть вылетевшую ноту остатком своего зрения. Женя сложил губы трубочкой, напряженно ожидая, когда грянет мелодия и покатятся ноты, как клубок ниток, которые надо ухватить за хвостик…
Первой была фа-диез. Определив тональность и размер, мы приступили к записи. Я быстро принялась набрасывать ноты, расставив по ходу знаки тональности: ре мажор. Ольга Ивановна закончила игру, а я уже ритмически оформляла диктант, дирижируя себе одним пальцем. Осторожно оглянулась на слепых: они тоже дирижировали на шесть восьмых – довольно сложный счет, его легко спутать со счетом вальса на три четверти.
Я положила карандаш. Я написала диктант быстрее слепых, но не потому, что лучше слышала музыку, а по чисто техническим причинам. В распоряжении слепых была металлическая рельефно-точечная решетка со шрифтом Брайля, в основе его лежала комбинация из шести точек. В этих точках поместилась не только письменность для слепых, но и музыкальная грамота. Решетку они называли «прибор». Через нее при помощи предмета, похожего на маленькую отвертку или шильце для забора крови из пальца, они вступали с миром в переписку. Позже я увидела ноты слепых – большие фолианты с толстыми страницами, испещренными выдавленными на них точками, как будто по бумаге прошелся жучок-короед. Где здесь паузы? Где обозначение размера, тональность? Знак форте, крещендо, стаккато? Тихие, ничего не говорящие мне листы бумаги, книжка для насекомых.
Ольга Ивановна повторно играла контрольную мелодию лишь в том случае, когда она была сложна ритмически или длинна. «Другим, – говорила она, имея в виду зрячих учеников, – приходится раз пять-шесть повторять игру». Я всегда заканчивала запись диктанта первой. Поставив последний нотный знак, закрывала тетрадь и как завороженная следила за тем, как они роют бумагу, испещряя ее наколками. Странно было осознавать, что это углубление – нота. Нота – отсутствие ноты, пустота вместо нее, точно саму ноту склевала птица. «Ты не бездельничай, – наскакивала на меня Ольга Ивановна, – пока они пишут, сделай транспонацию через квинту вниз…»
Слепые доклевывали последний такт.
– Ну, умнички, заслужили сегодня розеточку алычового варенья…
В первые дни основная моя забота состояла в том, чтобы привести свою хаотическую, необязательную речь в порядок, отладить для общения со слепыми лексические связи и проложить мосты через фигуры умолчания. Запреты, которые я на себя налагала, казалось, были чисто лексического свойства: следовало исключить из своего словаря ряд бестактных глаголов, подразумевающих какие-то невозможные для слепых действия, группу существительных, которые тянут за собой эти глаголы, и прилагательных, обозначающих свойства предмета, относящиеся к зримому миру, – то есть моя мысль все время была занята двойным переводом со зрячего языка на незрячий и обратно (для себя). Даже когда слепых не