По весеннему льду. Юлия ПарфеноваЧитать онлайн книгу.
похоронах был лишь он, Тома, которая плакала так, будто хоронят её собственную дочь, да девушка-волонтёр, прикипевшая к молчаливой маленькой художнице всем сердцем. Она положила Кате в ручки новый набор ярких фломастеров, похожий на букетик цветов. Анжелика не спрашивала, как умирала дочь, но несколько раз Матвей находил её ночью на балконе, оцепеневшую, с текущими по щекам слезами. Он пытался увести её в комнату, но встречал сопротивление, тело Лики становилось негибким, холодным, будто деревянным. Она оставалась на ночном холоде белых ночей, как часовой, которому нельзя покинуть пост. Лишь, когда начинали громко дребезжать первые трамваи, Лика возвращалась в комнату, ложилась и мгновенно засыпала.
Невольно, Матвей сравнивал Лику с женой. Он уже понял, что тяга к мечтательным, тревожным женщинам, – это его крест. Но жена, глубокую вину перед которой он переживал, убегая в свои параллельные пространства, всегда слышала голоса близких, зовущих её обратно, нуждающихся в ней. Тома летела обратно, и грудью кидалась на любую амбразуру пришедшей беды. Лика была неспособна оказать сопротивление. И Матвей с ужасом чувствовал, что не может прервать странную связь, не может бросить женщину, которая нуждается в нём как больной ребёнок. Ведь от стояния на ночном балконе до могилы – всего один шаг. Шаг вперёд.
Тома ничего не знала об отношениях с Ликой, хотя что-то почувствовала на похоронах Русалочки. Какую-то необыкновенную душевную связь Матвея с умершей девочкой. Как всякая глубоко любящая женщина, она не допускала и мысли о неверности, но чувствовала, что муж отдаляется. Матвея это медленно разрушало изнутри, хотя физической измены, по сути, и не случилось. Он стал тихим и угрюмым. Ласкал дома Лешку и погружался в диссертацию, которую как раз тогда писал. На все расспросы отвечал – много работы, устал. И Тома верила. Только постепенно спрашивать перестала, словно боялась услышать что-то страшное. Стала раздражительной, частенько они выясняли отношения, хотя Тома не выдвигала никаких обвинений. Она ждала его по вечерам, старалась приодеться и приготовить что-то вкусное, предлагала послушать музыку, которую они вместе слушали раньше. Но Матвей ускользал и уклонялся. А когда Тома молча уходила в другую комнату, смотрел ей в спину с болезненной печалью. Ему мучительно хотелось положить руки ей на плечи, погладить пушистые волосы, убранные в хвостик, поцеловать особое местечко на шее, где чувствовалось биение её сердца. Матвей знал, что терять Тому нельзя – это всё равно, что потерять самого себя. И всё же продолжал ходить в квартиру около узкой речки, жмущейся к роскошному Ботаническому саду. Хотя каждый взгляд на этот сад, немилосердно вскрывал память, и он видел их с Томой юными, двадцатилетними, гуляющими по его потаённым, окраинным аллеям.
А потом у Лики случился новый приступ. Как он первый раз сидел около её оболочки, по-другому это и назвать нельзя было, Матвей запомнил навсегда; безвольное тело, пустой усталый взгляд, глаза словно слепые. Он опять повёз её в клинику,