Выключить моё видео. Александра Евгеньевна ШалашоваЧитать онлайн книгу.
всё же странно, что ты решил написать.
знаю, просто кое-что изменилось.
что?
Шаги не услышала, а Ваня постучал тихонько, не дождался ответа – и отворил дверь. Он обнажённый, чуть полноватый, но не портит – вначале и не замечала, а потом стала видеть – небольшой мягкий животик, растяжки на бёдрах, точно у женщины, точно у матери.
– Ты чего здесь? – спрашивает Ваня, и поднимаюсь с бортика ванны, обнимаю – ничего, ничего. Всё в порядке.
Так и не знаю, что изменилось, а Илья ничего не прибавил – нарочно потом приподнялась на кровати, посмотрела на телефон – нет, не зажглось, не загорелось.
Встаю утром, не бужу Ваню, телефон не беру, нарочно оставляю в комнате, чтобы не было соблазна написать. Не должна учительница первым делом писать вдогонку, что: извини, не могла вчера продолжить разговор, потому что в ванную зашёл муж. Нужно подумать о другом. В их классе у меня сегодня русский четвёртым, литературы нет. Её вообще меньше стало. Наверное, все думают, что на литературе мы просто читаем вслух.
Хотя мне самой нравилось в их возрасте. У нас учительница была такая – не прочитали, ладно, тогда читаем вслух. По предложению. Сорок пять минут. Так сидишь и читаешь как дурачок, а она ещё придирается, если ударение неправильно ставишь. Потом-то все читали, потому что в остальном её уроки классные были, яркие. Мелом на доске никогда ничего не писала – кожа на руках слишком тонкая, кольца, бледно-золотистый лак. Такая была. Только говорила или ставила видеокассеты с отрывками разных экранизаций, интервью.
Я пока не делала ничего такого – хотя, казалось бы, и колонки могла попросить, и проектор, и много всего ещё. Но как привыкла говорить – не могу замолчать, хотя это и противоречит правильному учебному процессу, когда надо менять виды деятельности каждые десять минут.
Или пятнадцать. И не помню даже, а это было важным, учили. Что осталось от того, что учила? – только и запомнила, что индивидуальный и дифференцированный подход, компетенции, виды учебной деятельности. А важного ничего.
Достаю из холодильника сыр, беру хлеб с полки, завёрнутый в рваный полиэтиленовый пакет. Ваня часто говорит – мол, неряшливая, для девушки плохо.
Нарезаю сыр, хлеб, достаю молоко. Поставлю кофе и пойду будить Ваню. Он просыпается с трудом, тяжело, бессонно, и вчерашнее хочу, чтобы он забыл, – наклоняюсь тихонько, целую в открытое предплечье. Он сразу открывает глаза, словно не спал.
– Чего? – бормочет.
– Ничего. Пошли завтракать.
Убегаю сразу – кофе в турке поднимается быстро, нужно смотреть.
Первый урок начнётся через тридцать семь минут. Нужно успеть съесть хлеб с сыром, выпить кофе, заглянуть в тетрадь в клетку, где пишу всё по теме, по занятиям. Нужно входить в состояние.
Ваня заходит на кухню с мокрым лицом, на вороте футболки – пятна; стараюсь не смотреть на них. Может сказать – сама, что ли, всегда чистенькая? Плеснул воды в лицо, прополоскал во рту горошинку мятной зубной пасты.
Разливаю кофе.
– Не болит голова после вчерашнего? – спрашивает.
– Немного. Думаю, из-за недосыпа, не из-за вина.
– А