Забвение пахнет корицей. Кристин ХармельЧитать онлайн книгу.
– вот кто всегда умудрялся без труда справляться с возникающими проблемами. А я ведь не навещала ее уже две недели! Внучка из меня никудышная, угрызаюсь я. И вообще человек я никудышный. Еще одна область, где я не состоялась.
С комком в горле я наспех заканчиваю уборку, крашу губы перед зеркалом в прихожей и хватаю ключи. Анни права: мне необходимо повидать бабушку. Навещая Мами, я каждый раз еле удерживаюсь от слез. Нет, интернат очень уютный и симпатичный, и условия там прекрасные, но просто невыносимо видеть, как она угасает. Все равно что стоять на палубе и смотреть, как человек за бортом скрывается в волнах, зная, что бросить ему спасательный круг ты не можешь.
Всего через пятнадцать минут я вхожу в интернат – просторное сливочно-желтое здание. Повсюду висят фотографии цветов, лесных зверей и птиц. Отделение для пациентов с расстройством памяти – на верхнем этаже, чтобы попасть в него, нужно набрать код на цифровой панели у двери.
Я иду по коридору к комнате Мами, расположенной в дальнем конце западного крыла. Комнаты здесь похожи не на больничные палаты, а на частные квартирки, хотя едят пациенты в общей столовой, а у персонала имеются ключи от каждой двери – это позволяет присматривать за их обитателями и проводить лечение. Мами лечат антидепрессантом, дают два сердечных препарата и экспериментальное средство от Альцгеймера. Что-то незаметно, чтобы оно помогало. Раз в месяц я встречаюсь с лечащим врачом. В последний раз доктор сообщил, что за последние несколько месяцев умственные способности Мами значительно ухудшились.
– Самое скверное, – говорил он, поглядывая на меня сквозь очки, – что она пока что сама все понимает. Очень тяжелый этап, так грустно это наблюдать: она сознает, что скоро совсем потеряет память. Всех пациентов с ее диагнозом это, как вы понимаете, очень тревожит и расстраивает.
Я сглатываю и нажимаю звонок против ее имени: Роза Маккенна. Слышу, как она шевелится за дверью, может быть, с трудом поднимается с мягкого кресла, как идет к двери, постукивая палочкой – с ней она не расстается с тех пор, как два года назад упала и сломала бедро.
Дверь приоткрывается, и я испытываю сильнейшее желание броситься к ней навстречу с распростертыми объятиями, как всегда делала в детстве. До сегодняшнего дня я была убеждена, что прихожу сюда ради бабушки, но сейчас вдруг понимаю, что делаю это в первую очередь для себя. Мне это нужно. Мне отчаянно нужен кто-то, кто меня любит, пусть даже не так, как мне хотелось бы.
– Здравствуй, – произносит Мами, улыбаясь. Волосы у нее, кажется, стали еще белее, чем в нашу последнюю встречу, морщины обозначились резче. Однако губы, как всегда, подкрашены бордовой помадой, на ресницах тушь, глаза подведены карандашом. – Какой приятный сюрприз, дорогая.
В ее речи заметен легкий намек на почти пропавший за долгие годы французский акцент. Бабушка живет в Соединенных Штатах с конца 1940-х, а отголоски давнего прошлого до сих пор окутывают ее выговор, точно одна из тех легких, как перышко, французских косынок, которые бабушка почти всегда повязывает себе на шею.
Я шагаю вперед, обнимаю