Погляд сквозь гады. Белорусские очерки иностранного консультанта. Валентин СидакЧитать онлайн книгу.
них уже были слегка «набекрень», но куда уж тут деваться – МГИМО всегда славился особым идеологическим составом своих студентов…
Одним словом, они могли бы гораздо легче и органичнее вписаться в обывательский ландшафт западных стран и при этом не выглядеть в них очевидными «белыми воронами». Примерно как те наши сотрудники (особенно из глубинки), для которых первый поход в какой-нибудь парижский супермаркет типа «Ашан», «Инно», «Карфур» или даже в откровенно клошарный (бомжатный) «Тати» (я уже не говорю о «Галери Лафайет», «О Прэнтан» или «Базар де л’Отель-де Виль») являлся резким, шоковым ударом по еще незакаленным в идейных боях извилинам. Могу откровенно сказать о себе то же самое: первым предметом, который я купил на полученные «подъёмные в валюте» по прибытии в Париж в конце ноября 1978 года на т.н. итальянском рынке в районе площади Бастилии, была долгожданная (и абсолютно ненужная сейчас) «дубленка», о которой я безнадежно мечтал еще со студенческих времен. Даже в период своей работы в МГК ВЛКСМ в должности заведующего сектором ООП я так и не смог ее купить. Ни в закрытых магазинах типа «сотая-двухсотая секция» ГУМа, куда я все же периодически имел доступ в период проведения съездов и конференций. Ни в системе так называемых ОРСов (отделов рабочего снабжения) на предприятиях родимого Средмаша в том же полузакрытом московском поселке Москворечье, где жили преимущественно работники «десятки» (ВНИИХТ), завода «Полиметалл» и профессорско-преподавательский состав МИФИ. Хотел тогда приобрести даже вовсе и не итальянскую или французскую, а хотя бы болгарскую дубленку, но мне смогли предложить только монгольскую, больше похожую на обычный «романовский» овчинный полушубок председателя колхоза нечерноземной полосы.
Когда мне сейчас, на склоне прожитых лет, вдруг в очередной раз слышится самое что ни на есть обычное, житейское, всем понятное и привычное слово «обещание», но данное уже в виде клятвы в любом ее значении, понимании и исполнении (например, в форме зарока, обета, присяги, божбы, крестного целования и пр.) у меня сразу в глубине души ощущается какой-то внутренний дискомфорт. Я бы даже сказал – грустно и тоскливо становится из-за явно запоздалого осознания полной никчемности этой пустой, формальной, если хотите – ритуальной языческой символики. Изначально призванной (не без скрытого умысла, впрочем) поделить буквально все человечество на две большие социальные категории – «чистых» и «нечистых», «героев» и «предателей», «клятвенников» и «проклятых», «своих» и «чужих», «наших» и «не наших». Надеюсь, нет особой необходимости уточнять и детально конкретизировать, как все это находит свое отражение, порой очень причудливое, а иногда и вовсе искаженное от своего первоначального смысла, полностью деформированное и зачастую неприкрыто лицемерное, в сфере межнациональных, межэтнических, межрелигиозных и межрасовых отношений?
Что