Амалия и мы. Ю_ШУТОВАЧитать онлайн книгу.
мало калорий? Пил самопальную дрянь, что покупал в деревне. Как он туда добирался, не знаю. Он даже разуться не мог, падал со скамейки, вышибая головой дверь, разбивая лицо о порог. Ему не было больно. Вряд ли он что-то чувствовал. Ворочался перевернутым навозным жуком, едва шевеля лапками. Я тащила его на второй этаж в спальню. Он падал на кровать, я уходила вниз. Не могла оставаться рядом. Спала на кухне, там была длинная узкая скамья. Сверху доносились звуки: валился с кровати, топал в туалет, блевал, рыгал, пердел. Ложился, доставал пузырь из-под подушки, прихлебывал, мычал, опять шел блевать. Шесть дней. Или семь. Целую вечность.
Надо было уезжать. На станцию я заявилась намного раньше, чем нужно. Надеялась, что он не доберется. Но он добрался. Опухшая исцарапанная рожа, болотная муть взгляда, омерзительный запах многодневного перегара, плоская фляга в нагрудном кармане. Рука ныряла за ней каждые пятнадцать минут.
Думаете, я могла не смотреть? Конечно, могла. Отвернуться к стене, положить подушку на ухо, уснуть. Выйти в коридор вагона, в тамбур, стоять до утра. Могла. Но я не хотела. Помните неправильные глаголы? Смотреть, терпеть, видеть, ненавидеть. Я учила глаголы. Запоминала на всю жизнь. Убивала свою любовь, превращала «любить» в «ненавидеть».
Купе было заполнено серым, падающим из окна, сумраком. Кислым, пропитанным сивухой, тоской, отвращением. Аристарх лежал совершенно голый на своей коечке. Натянуть на себя одеяло он не смог, просто не нашел, не определил его под собой, заворачивался в узенькое жаккардовое покрывалко. Завернуться не получалось, тело выпадало. Бутылка ласковой девкой пригрелась под боком. Вытаскивал, шумно глотал, прятал. Рыгал. Вырубался. Мычал что-то, ворочался, пытался укрыться последним углом покрывала: то задница, то сморщенный член высовывались, блекло отсвечивая в скудном заоконном свете. Иногда открыв глаза, замечал меня, сидящую напротив. «Чётнеспшь, спи», – шипел нечленораздельно. Тут же забывал о моем присутствии. Ну как же, его звала другая, вожделенная. Она снова появлялась на свет, давно уже полупустая.
Все на свете кончается. Кончился и самогон. Но Аристарх не мог этого запомнить. Снова и снова он вытаскивал свою подружку, выдергивал пробку, сосал ее горлышко. Но она больше не отвечала взаимностью. Была пуста, как иссохшая грудь старухи. Он прятал ее, ворочался, дергал себя за увядший фалос, дрочил, невнятно мыча. Снова вытаскивал пустую бутылку, сосал, дрочил…
Мне надо было выйти из поезда, сойти на первой попавшейся станции. Почему я этого не сделала? На что надеялась? Зачем копила в себе яд ненависти?
Когда мы вернулись домой, Аристарх выхаживался четыре дня. Руки тряслись, нутро горело, башка раскалывалась. Потом все прошло. Он вернулся к привычной жизни, продолжил свой роман.
Он вернулся. Я – нет. Я осталась в том поезде. Меня разрывало на части. Когда я смотрела на Аристарха, меня корчило от омерзения. Буквально до рвоты. Я не разговаривала с ним, старалась не встречаться в доме. Перебралась из нашей спальни в маленькую комнатушку под крышей, сидела там или уходила в город.