Средневолжские хроники. Андрей БарановЧитать онлайн книгу.

      – Всё, что ты здесь рассказал: о клубе, об участниках, как прошло заседание, кто что говорил, кому пришла идея и далее по списку. Постарайся ничего не забыть и не упустить. А в конце не забудь покаяться: мол ошибся, впредь обязуюсь не повторять подобных ошибок, клянусь быть честным комсомольцем и следовать во всём указаниям партии и правительства.

      Владимир Николаевич положил на стол пачку бумаги и дал Павлу ручку.

      – Придвигайся к столу, не стесняйся – и пиши! Вот вода. Сигареты. Все удобства!

      Целую вечность Павел вымучивал из себя покаянную грамоту, подробно описывал обстоятельства создания клуба и первого заседания, раскаивался в ошибках, валил всю вину на себя, обязался впредь не допускать ничего подобного.

      В кабинет раз в десять-пятнадцать минут заходили то Иван Матвеевич, то Владимир Николаевич. Первый грубо требовал переписать страницы, которые, как ему казалось, были недостаточно правдивыми или недостаточно изобличающими, второй, читая, кивал головой, шутил, улыбался и просил что-нибудь уточнить или дописать.

      Итогом дня стали страниц десять убористого рукописного текста. К концу писанины Павел вымотался ещё больше, чем от предыдущего разговора, рука ныла, голова уже ничего не соображала, только гудела, как колокол.

      В конце «беседы» оба следователя, а Павел уже отлично понимал, что это именно следователи, причём ясно, из какой конторы, – так вот, оба следователя вместе сели за стол напротив Павла, и Владимир Николаевич подвёл итог дня:

      – Надеюсь, наша сегодняшняя встреча была полезной. Нас радует, что ты, Павел, переосмыслил своё поведение и чистосердечно раскаялся в ошибках, поэтому пока никаких санкций мы применять не будем. Насколько твоё раскаяние искреннее – покажет будущее. Мы будем продолжать наблюдать за тобой. Не разочаруй нас. И одна просьба – об этой встрече не должен знать никто: ни родители, ни друзья, ни подруги. Надеюсь, ты понимаешь, что это прежде всего в твоих интересах.

      Когда Павел вышел из обкома партии, был уже вечер. Он стоял на ступенях мрачного серого здания с колоннами и не мог надышаться холодным октябрьским воздухом. Неужели то, что сейчас случилось, было с ним, Павлом, убеждённым комсомольцем и поклонником коммунистической идеи? Неужели и вправду была эта тесная прокуренная комната, этот страх за родителей, за друзей, за свою жизнь, наконец? Хотелось забыть всё, как страшный сон, но ничего не забывалось. Мельчайшие детали допроса снова и снова всплывали в его сознании, мучая запоздалыми вопросами: а правильно ли он себя вёл? Нужно ли было писать это покаянное письмо или правильнее было бы рассмеяться в лицо своим мучителям и гордо принять кару: исключение так исключение, лагеря так лагеря! А как же родители? Это известие убило бы их. Так, мучаясь вопросами, Павел брёл по направлению к трамвайной остановке, ему хотелось как можно быстрее встретиться с Игорем.