Равноправные. История искусства, женской дружбы и эмансипации в 1960-х. Мэгги ДоэртиЧитать онлайн книгу.
а лабильной и тревожной: она нуждалась в частом отдыхе от материнских обязанностей, в возможности расслабиться, чтобы избежать срывов. Так что в то лето по утрам Секстон спокойно плавала из одного конца восьмиметрового бассейна в другой.
За ритуальным поклонением солнцу обычно следовали занятия поэзией. Энн экспериментировала с новыми стихами, редактировала старые, писала письма. Одним из главных проектов того лета для нее стал разбор правок следующего авторского сборника стихов. Издание второй книги Секстон было запланировано Houghton Mifflin на октябрь; уважаемый поэт Роберт Лоуэлл, друг и в прошлом учитель Энн, уже дал согласие на то, чтобы она процитировала некоторые из его хвалебных отзывов. Будь у Секстон желание, она могла бы поехать на Гарвардскую площадь в Кембридже и заняться разбором правок в доме с остроконечным фасадом, где она и еще двадцать три женщины, у каждой из которых был свой небольшой офис, творили, учились и работали. Но Секстон предпочитала работать дома, особенно теперь, когда она могла, к радости мужа, заниматься не только за обеденным столом.
Домашний кабинет Энн построили прошлым летом. В письме другу она назвала это помещение деревянной башней, возведенной там, где прежде располагалось крыльцо. В «башне» было одно широкое окно, выходящее на задний двор. Сидя за столом, Секстон могла видеть сосны и голубые холмы, но, работая, она отворачивалась от окна: «Природа… становится мне врагом», – объяснила поэтесса. Иногда за работой Энн сидела в офисном кресле с прямой спинкой, но чаще, положив ноги на один из многочисленных книжных шкафов, располагалась на красном стуле с мягкой обивкой[1]. Она могла часами сидеть в таком положении, черпая вдохновение из собранных на полках произведений великих писателей, со многими из которых – например, Кафкой, Рильке и Достоевским – познакомилась совсем недавно и многих из которых полюбила. Однажды Секстон призналась в одном из писем: «Я запасаюсь книгами. Они – люди, которые меня не покинут»[2].
У работы из дома было еще одно преимущество. Секстон жила всего в нескольких минутах езды от своей лучшей подруги, поэтессы Максин Кумин. Высокая, стройная и темноволосая Кумин на первый взгляд могла показаться сестрой-близнецом Секстон, но затем наблюдатель замечал ее спортивное телосложение, глаза со слегка нависающими веками, угловатое лицо. Она тоже жила в пригороде, была матерью и издала сборник стихов. Кроме того, Кумин стала для Секстон главным источником эмоциональной и творческой поддержки.
В начале 1960-х жизни поэтесс были прочно переплетены: подруги каждый день говорили по телефону – иногда о своем писательском опыте, а иногда просто о жизни. Они по очереди присматривали за детьми и подносили коктейли мужьям. А когда Секстон установили бассейн, у подруг появилась отрадная привычка, которая позволила сочетать работу и игру. Кумин привозила детей поплавать, женщины садились на край бассейна с пишущими машинками на коленях и, болтая ногами в воде, вместе работали над детской книгой, с удовольствием ненадолго отвлекаясь от своих взрослых сочинений[3]. И хотя обычно Секстон тяготили общественные мероприятия, зачастую она была рада компании Кумин, с которой чувствовала себя комфортно.
Но, как правило, по утрам Кумин занималась детьми у себя дома, и Секстон могла насладиться одиночеством. Тем летом в дообеденное время Энн была предоставлена сама себе, никто не требовал ее внимания – ни муж, ни дети, ни свекровь, ни даже подруга. Весь прекрасный, волшебный день принадлежал ей одной.
И в этих летних днях всё – бассейн, работа, одиночество, вторая книга, еще одно место, где Секстон могла писать, и даже дружба с Кумин – появилось в результате нового эксперимента в сфере высшего образования для женщин. Осенью 1960-го в престижном женском колледже Рэдклифф – школе, которая в то время являлась одной из «Семи сестер» Гарварда, – открылась не имеющая аналогов стипендиальная программа для членов чрезвычайно широкого, но при этом маргинализированного класса американцев: матерей. Микробиолог Мэри Полли Инграхам Бантинг, президент колледжа Рэдклифф, инициировавшая создание этой стипендии, говорила, что Рэдклиффский институт независимых исследований был основан для того, чтобы избавиться от существующего в середине XX века «климата заниженных ожиданий»[4] по отношению к американским женщинам. По мнению Бантинг, большинство блестящих студенток колледжей отказывались от мечты стать научными работниками или художниками лишь потому, что не представляли, как можно заниматься исследованиями или писать книгу, одновременно посвящая себя семье и хозяйству. Новая программа была призвана вернуть «интеллектуально сегрегированным женщинам» возможность заниматься любимым делом[5].
Каждой женщине, принятой Институтом на должность «младшей научной сотрудницы», полагалась стипендия в размере до 3000 долларов (эквивалент 25 000 долларов в наши дни) на любые траты. Кроме того, каждая женщина получала доступ к библиотечным фондам Гарварда и отдельный кабинет – ту самую «свою комнату» – в небольшом желтом доме номер 78 на Маунт-Оберн-стрит, всего в нескольких кварталах от Гарвард-Ярд. Будучи матерью четырех детей, Бантинг полагала,
One Woman, Two Lives // Time. 1961, November 3. P. 68.