Это злая разумная опухоль. Питер УоттсЧитать онлайн книгу.
борясь с сокращением финансирования и враждебным отношением к его попыткам расшифровать язык дельфинов, потому что сама концепция нечеловеческого разума считается кощунственной. (В конце концов исследования закрывают, его стремление поговорить с дельфинами кончается ничем – однако в последней сцене его дельфины в аквариуме тихо беседуют на своем языке. Они, видите ли, решили не демонстрировать свою разумность. Они знают, так для них будет лучше.)
Так вот. Я посмотрел все выпуски Nova, проглотил все неврологические аргументы в пользу разумности дельфинов (Мозги Tursiops на 20 % больше наших! У их неокортексов более высокая складчатость и больше площадь поверхности!) Я читал книги Джона Лилли, принял его утверждения, что у дельфинов есть «дискретный язык», следил за его экспериментами, финансировавшимися флотом, во время которых люди плескались, погруженные по пояс, в специальных человеческо-дельфиньих обиталищах.
К тому времени как я начал свою магистерскую диссертацию (о морских свиньях – более тупых кузинах афалин), я сделался значительно скептичнее. Десятилетия исследований не привели ни к каким прорывам. Лилли полностью съехал с катушек и почти все свое время проводил, глотая кислоту в камерах сенсорной депривации и утверждая, что инопланетяне из «Галактического контроля совпадений» устраивают ему автокатастрофы. Даже научная фантастика охладевала к этой идее: в тех немногих книгах, где все еще фигурировали разумные дельфины («Кашалот» Фостера, серия о Возвышении Брина), они были искусственно усовершенствованными, а не природными гениями, которыми мы их когда-то считали.
Не думайте, мы не забывали, что китообразные все равно чертовски умны. Некоторые стратегии косаток по добыче корма – проявления тактической гениальности; дельфины успешно усваивают основы языка, если их обучать. С другой стороны, на это же способны и морские львы – а тот факт, что тебя можно обучить использованию орудия в неволе, еще не значит, что твой вид уже изобрел это орудие самостоятельно. Большая площадь поверхности дельфиньего неокортекса не выглядела настолько сверхчеловеческой, если учитывать, что плотность нейронов там была ниже, чем у нас, говорящих обезьян.
Поэтому я окончил аспирантуру, разуверившись в идее того, что дельфины – наши морские братья по разуму. Они были умны, но не настолько умны. Они могли выучить язык, но своего у них не было. И хотя я продолжал верить, что мы, ублюдки самодовольные, сплошь и рядом недооцениваем когнитивные способности других видов, но скрепя сердце согласился, что мы, видимо, до сих пор умнейшие ребята в городе. Это вызывало тоску – особенно если вспомнить, насколько чертовски тупыми мы выглядим бо́льшую часть времени, – но на это указывали данные. (Я даже написал еще один рассказ[46] о языке китообразных – более компетентный и гораздо более циничный – в котором мы в конце концов разобрались в языке косаток, только чтобы обнаружить, что они – совершеннейшие говнюки, которые построили свое общество
http://www.rifters.com/real/shorts/WattsChanner_Bulk_Food.pdf. (