«Меж зыбью и звездою» («Две беспредельности» Ф.И. Тютчева). Наталья ИртенинаЧитать онлайн книгу.
были для Тютчева самыми страшными, самыми влиятельными его врагами. «Самый мой страшный враг – пространство, ненавистное пространство, которое… топит и погружает в небытие и тело наше и душу»,[29] «никто, я думаю, не чувствовал себя ничтожнее меня перед лицом этих двух угнетателей и тиранов человечества: времени и пространства»,[30] – сколько таких признаний встречается в его письмах! Эти два измерения, без которых, по сути, невозможна сама жизнь, сравниваются им с небытием: воспоминание о прошедшем или ненавистная разлука – это «сознающее само себя небытие», «страшное представление о дали» подавляет человеческую мысль. Поистине, жизнь человека с таким обостренным, болезненным восприятием действительности должна быть трагедией, когда самому себе он представляется ничтожной пылью, «мыслящим тростником» и «грезой природы»: «Ах, каким жалким созданием становишься, когда сознаешь себя во власти того, что не является твоим собственным, личным я…»[31] Какие уж тут могут быть заботы о постоянстве, спокойствии, обустройстве своей жизни: «День пережит – и слава богу!» Тютчев предоставлял жизни течь так, как ей заблагорассудиться, изменять что-то в ней, даже если внешние обстоятельства угнетали и доставляли множество забот и хлопот, – для него не было такой необходимости. Сопротивляться или подчиняться этому внешнему давлению жизни он не считал нужным, вернее, не считал нужным обращать на него внимание. В воспоминаниях В.П.Мещерского[32] эта черта Тютчева объясняется поэтичностью его натуры, для которой не существовало ничего материального: «Он был олицетворением и осуществлением поэта в жизни: реальная проза жизни для него не существовала. Он жизнь свою делил между поэтическими и между политическими впечатлениями и, отдаваясь им, он мог забывать время, место и подавно такие прозаические вещи, как еду, сон, или такие стесняющие свободу вещи, как аккуратность, дисциплина, придворный этикет».[33] Поэзия действительно пронизывала всю его жизнь, даже его политические, историософские концепции опоэтизированы, они составляют часть его поэтического мифотворчества. Но основой всего этого – творчества, политической активности, вообще всей его жизни – была оригинальная (для тютчевского времени) философия человеческого существования (позже она будет названа экзистенциализмом). И философия эта – не надуманная схема, не кабинетная разработка, она воспринята не извне – но выстрадана душой и сердцем, она черпалась из глубоких тайников духа и разума. Философия эта была способом жизни, способом постижения жизни и способом же борьбы с жизнью, противостояния ей – все это одновременно. Можно сказать, что тютчевская стратегия жизни целиком и полностью находилась в пределах умозрения, не выходя из ее границ. Жизнь Федора Ивановича была для него ее постижением, одним мыслительным действием, усилием мысли. Мысль для него – это все: и работа, и творчество, и отдых, и поэзия, и политика – сама жизнь.
И понятными тогда становятся
Тютчев Ф.И. Соч. Т.2. С.100.
Цит. по: Кожинов В.В. Указ. соч. С.292.
Тютчев Ф.И. Соч. Т.2. С.110.
Мещерский Владимир Петрович – издатель журнала-газеты «Гражданин», внук Н.М.Карамзина, знакомый Тютчева.
Мещерский В.П. Мои воспоминания. Т.1. Спб, 1897. С.324.