«Меж зыбью и звездою» («Две беспредельности» Ф.И. Тютчева). Наталья ИртенинаЧитать онлайн книгу.

      Мысль Тютчева всеобъемлюща. Она не знает границ, не ведает пределов – она не делает выбора. Ей не нужно «либо-либо» – ей нужно все. Она «желает всего вообще и ничего в частности».[37] Это «все» стало довлеющим принципом тютчевского жизнепостижения, ergo, его жизненной стратегии. Взять от жизни все значило для Федора Ивановича познать ее всю до конца, до последней черты, вобрать в себя всю ее полноту. Мощный аналитический ум, мифологический (архетипический) метод постижения мира, неутолимая жажда жизни, жажда впечатлений – это и были те звенья, которые позволяли «связать цепь», те константы, которыми определялась вся его жизнь. Тютчев жил так, как в одном из писем советовал относиться к жизни своей дочери Дарье: «Вбирай же в себя полнее жизнь, тебя окружающую, впитывай ее в себя как можно больше…»[38]

      Политика, литература, любовь – вот то, что в избытке доставляло ему свежие впечатления, то, что он впитывал в себя с жадностью пересохшей от летнего зноя земли. Из этих «кирпичиков» впечатлений любого рода слагался фундамент его жизни. Само же здание выстраивалось иным способом: отдельные, частные вещи абстрагировались Тютчевым от своей частности и конкретности, мощным излучением его ума высвечивалась их истинная, внутренняя суть, постигался идеальный смысл всего этого разрозненного существования и увязывался со смыслом бытия всеобщности.[39] Каждая вещь, каждое явление теперь существовало не по отдельности, но в слиянности с другими. Это и была истинная полнота жизни – та, без которой Федор Иванович не мог прожить и дня, без которой он впадал в крайнее уныние и подавленность. «Самым глубоким, самым заветным его наслаждением было наблюдать зрелище, которое представляет мир, с неутомимым любопытством следить за его изменениями и делиться впечатлениями со своими соседями»,[40] – писал о нем его мюнхенский друг князь И.С.Гагарин. Если он чувствовал себя обделенным этими впечатлениями,[41] им овладевали тоска и скука, ужаснейшая апатия лишала его сил и воли. В письме к брату Эрнестина Федоровна пишет об одном из таких приступов: «в данный момент бедняга угнетен мертвым штилем, и я бы хотела ради него, чтобы в мире политики произошло какое-нибудь новое событие, которое могло бы хоть немного занять и оживить его. Вы не можете представить себе, какая вялость, какое уныние владеют им».[42]

      Тютчев мог жить только в «избытке ощущений» – иначе жизнь теряла для него всякий интерес, лишалась последних остатков смысла и привлекательности и превращалась в «томительную повесть». Его неудержимо влекли к себе картины мира – всеобщего и частного, он был зрителем в этой грандиозной картинной галерее – зрителем, неустанно наслаждающимся зрелищами живого бытия. Этим и жил. Зритель, захваченный впечатляющими видами и волнующими событиями, не может отвести от них глаз и забывает о себе – о том, где он и что он: он превращается в субъект чистого восприятия и познания. В этом – весь