Петербургские трущобы. Том 2. Всеволод КрестовскийЧитать онлайн книгу.
стало стремится создать нового молельщика за себя перед Господом[4].
XLVIII
АРЕСТАНТЫ В ЦЕРКВИ
Интересный вид представляют арестантские камеры в утро перед обедней какого-либо праздника или воскресного дня.
Народ как будто приободрился, вымылся, прихолился, и каждое затхло-серое арестантское лицо невольно как-то праздником смотрит. У кого есть своя собственная ситцевая рубаха, попавшая сюда какими ни на есть судьбами, помимо казенного контроля, тот надел ее на себя, подпоясался мутузкой, аккуратно складки обдернул, и сидит она на нем не в пример ловче и наряднее, чем грубо-холщовая сорочка из тюремного цейхгауза, – все-таки волю вольную хоть как-нибудь напоминает. У кого галстук или гарусный вязаный шарф обретается, тот его вокруг шеи обмотает и ходит себе щеголем по камере.
– Ишь ты, праздник! – замечают иные с оттенком какого-то внутреннего удовольствия.
– Нда-с, праздник! – в том же тоне откликается какой-нибудь другой арестантик. И все они очень хорошо знают, что праздник сегодня, а замечания, подобные только что приведенным, вырываются у них как-то невольно, от некоторой полноты душевной.
Мишка Разломай да татарин Бабай глядят серьезно, хотя они чуть ли не довольнее всех остальных: знают, что ради праздника иному лишнюю рюмочку хватить хочется, лишнюю ставку в кости да в карты прокинуть, лишнюю трубочку табаку в печную заслонку вытянуть, а это все им на руку, потому к ним же придет всяк за такими потребами: кто чистыми заплатит, а кто и сам еще в долг на процент прихватит – стало быть, в конце концов у Разломая с Бабаем скудные арестантские деньжишки очутятся.
– Может, братцы, пищия для праздника Христова получше сготовится, – замечают некоторые.
– Авось либо приварок не сухожильный положат да по порциям на столы поделят.
– Эвона чего захотел!
– Что ж, иной раз случается. Опять же и по закону.
– Толкуй ты – по закону!.. Нешто на арестанта есть закон? На то, брат, мы и люди беззаконные прозываемся.
– По всей Расее закон есть.
– Это точно! Закон положон, да в ступе истолчен – вот он те и закон!
– Никак без закону невозможно; почему, ежели что расказнит меня, так статья и пункта должна быть на это.
– Ну, то не закон, а пятнадцатый том прозывается.
– А не слыхал ли кто, милые, подаяньем нонче будут оделять?
– Будут. Саек, сказывали, инеральша какая-то прислала.
– Ой ли?! Кто хочет, братцы, сайку на табак выменять? С почтением отдам.
– А много ли табаку-то?
– Да что… немного; щепоть, на три затяжки.
– Ходит! Давай, по рукам! Для праздника можно.
Среди таких разговоров растворяется дверь и входит приставник.
– Эй, вы, живее!.. В церковь! В церковь марш! Все, сколько ни есть, отправляйся! – возглашает он с торопливой важностью.
Иные поднялись охотно, иные на местах остались.
–
Из числа подобных филантропок справедливость требует, однако, выгородить одну почтенную и весьма уважаемую особу, которой наша тюрьма действительно обязана многими существенными улучшениями. Один уже приют для детей заключенных, который дает теперь им возможность безбедно существовать и воспитываться под одной кровлей с отцом или матерью, устраняя от всех вредных влияний тюрьмы, – один этот приют, говорим мы, достаточно свидетельствует о бескорыстном и христианском служении этой особы нравственным и материальным нуждам заключенников. И если вместе с этою почтенной особой мы выгородим еще пять-шесть столь же достойных лиц, то тем разительней выйдет контраст с остальными представительницами нашей светской филантропии.