Петербургские трущобы. Том 2. Всеволод КрестовскийЧитать онлайн книгу.
без малейшего шума опустились они с лопатами и легли на дно соседнего деревянного намогилья.
Голос, тянувший «Моздокскую степь», меж тем раздавался все ближе. Вот и шаги уже слышны – шаги смешанные, как будто два человека идут. Ближе и ближе – через минуту, гляди, поравняются с укрывшимися гробокопателями.
Вдруг, шагах в пяти от ящика, послышалось сдержанное рычание большого пса.
– Полкашка! – обозвал голос, напевавший песню.
Пес продолжал озабоченно рыскать меж могилами и глухо рычать.
– Чего брешешь, ну, чего брешешь-то?.. Эка дурень-собака! Брешет себе зря. Совсем дурень… Ну что ты там слышишь?.. Полкашка!..
– Нет, брат, ты его не обидь, – послышался в ответ другой голос, – он у нас справедливый пес. Это он, верно, хорька слышит – хорек тут завелся где-то: намедни-с у отца дьякона цыпленка утащил. Я третьёва дни, как могилу копал, видел его, как он, это, по траве побег. А Полкашку не обидь: он свою правилу собачью знает – он, это верно.
– Может, мазурики где забрамшись?..
– Какие тут мазурики, чего им тут взять?
– Одначе ж пошарить бы.
– Пожалуй… для че не пошарить?
И могильщики, разойдясь один с другим, свернули с тропинки, побродили между крестами. Один даже мимо ящика прошел, мурлыча себе под нос все ту же песню.
– Ничего нету!.. Да и Полкаша побег себе! – крикнул издали другой, и через минуту оба удалились.
У Гречки отлегло от сердца: будь немножко почутче нюх у Полкашки да караульщики посмышленее и поретивее – и вся заветная мечта его развеялась бы дымом. Правда, он бы не дешево расстался с нею: он уже решил, что в случае накрытия – сразу бить насмерть обоих; но… как знать чужую неизвестную силу? Пожалуй что и его бы скрутили, и тогда – прости-прощай навеки фармазонский рубль!
«Степь моздокская» меж тем совсем уже затерялась вдали за деревьями; но не прежде, как только вполне убедившись, что опасность миновала совершенно, решился Гречка выползти из намогилья.
Снова лопаты вонзились в землю – работа закипела теперь еще решительней, еще энергичнее прежнего, и вскоре железо ударило о крышку гроба, а минут через пять она вся обнажилась.
На гробокопателей при виде вырытого гроба повеяло легким холодком нервного трепета.
– Вскрой крышку-то, запусти маленько лопату под нее, – шепотом пролепетал блаженный.
Деревянные заклепки заскрипели под напором железа, и крышка соскочила.
Перед глазами Гречки и Фомушки вверх неподвижным лицом, обрамленная белым холщовым саваном, лежала мертвая женщина в арестантском капоте. У обоих крупными каплями проступил холодный пот на лбу.
– Где же деньги-то?.. Не слыхать что-то, – чуть слышно бормотал Фомушка, шаря по трупу своей трепещущей рукою.
– Больно прыток, – с худо скрытою злостью прошипел Гречка, отстраняя прочь от тела руку блаженного, из боязни, чтобы тот первый не нашел как-нибудь заветного рубля, – больно прыток!.. Забыл, что дядя жиган сказывал? Исперва надо надругательство какое над нею сотворить, а потом уже деньги-то