Звезда на ладони. Ирина РакшаЧитать онлайн книгу.
потом вспоминали. Мол, был такой писатель Леонов. Мол, как же, как же, встречались…
И, склонясь, стал неспешно подписывать. Старомодной авторучкой с синими чернилами. Почерк был стариковский и потому совсем, ну совсем непонятный. (Как таинственный некий иероглиф, как загадка его «Пирамиды», да и его самого.) Понятными были только две витиеватые росписи в конце и начале автографа. Ну, ещё и дата: «17 июня 83 года». А в середине: «…Ирине Евгеньевне Ракше с…» Но всё остальное… Попытайтесь расшифровать сами. Я бессильна. (Посвящение это даю на фото… Одна подруга из Петербурга предположила: «Изумительной Ирине Евгеньевне Ракше». А ниже: «На добрую память. От автора…» Так ли?.. Возможно, что так.)
Уходила я от Леонова всё по той же нечётной стороне Большой Никитской улицы. Вокруг всё было ярко, солнечно. Всё сияло и пело, как и у меня в душе. Летом солнце в России садится поздно. А мы с Леоновым проговорили с пяти часов и аж до полдевятого. Жаль, в то время у меня не было диктофона, чтобы записать всё дословно. Всё-всё. И я, шагая к метро, думала: «Вот вернусь домой и тотчас всё запишу. До словечка точно, буквально». Ведь каждое слово такого титана так ценно, так интересно. И не для меня одной. Для поколений, а может, и для литературы. И было странно, что в стране творчество Леонида Леонова, в отличие от Шолохова, как-то не стало широко популярным. Не вошло даже в список изучения, в школьные программы. Подумала: «А может быть, потому, что он был не слишком близок к верховной власти? Например, к Сталину?» Но при этом широко печатался, был почитаем (вокруг всегда были гении-первачи: Горький, Есенин, А. Толстой, Эренбург, Чуковский, Федин). И несмотря ни на что, он выжил и жил достойно и полноценно. «Жизнь моя сложная, – между прочим сказал мне Леонов. Сказал мельком, сухо и скупо. – За жизнь было шесть ордеров на арест». Я тут же мысленно встрепенулась. Но задать вопроса он мне не дал. Продолжал говорить. И дальше об этом и слова не было. Уже гораздо позже я узнала, как Берия сказал о нём на одном совещании: «А вот ещё загадочная личность… Вот кого поскрести надо». И Леонова поскребли. Но ни один из ордеров на его арест так и не был вождём подписан.
…Приехав домой, я, к сожалению, почему-то сразу не кинулась к «Консулу». Тут же не села за письменный стол. Не стала всё вспоминать до минуты, до слова. И ничего не записала. Ни строчки, ни полстраницы. «Завтра, завтра, – в суете разных дел успокаивала я себя, – ещё успею. Успею». Но именно суета повседневной жизни так плотно меня окружила, так закружила, что план стал удаляться, а впечатления истаивать, исчезать. И вспомнила я об этой уникальной встрече лишь годы спустя, именно годы.
А вот сегодня, размышляя о Леониде Максимовиче, понимаю цену его веса, его значения в литературе ХХ века. Ведь нет в прозе ни одной формы, ни одного направления, в котором бы он не работал. (Романы, повести, пьесы, рассказы, очерки, речи, статьи.) И не оставил бы доброго следа своих открытий. Учёные литературоведы давно написали о нём объёмные диссертации. Однако, я думаю, при всей доступности (взял книгу с полки и ныряй)