Фаина Раневская. Один день в послевоенной Москве. Екатерина МишаненковаЧитать онлайн книгу.
меня на Пушкинскую улицу (теперь опять Большая Дмитровка), в дом, где магазин «Чертежник», – и мы втроем стали жить в одной комнате большой коммуналки.
У государства на этот счет было свое мнение, и оно тоже имело под собой основание. Если все рабочие вернутся назад, в города европейской части страны, то кто же будет работать на заводах в Сибири? Правда, Постановлением Совета Министров СССР от 7 марта 1947 г. было прекращено применение Указа от 26 декабря 1941 г., предусматривавшего ответственность за самовольный уход с предприятий, в целом ряде отраслей промышленности и на всех предприятиях и стройках Москвы и Ленинграда. Самовольный уход с работы теперь стал наказываться по Указу от 26 июня 1940 г., предусматривавшему в качестве меры ответственности 2–4 месяца, а не 5–8 лет. Но полностью отменили уголовную ответственность за самовольный уход с работы, прогулы и опоздания только в 1956 году.
Но никакие указы и угрозы наказания не могли остановить дезертирство мобилизованных рабочих с предприятий. Число осужденных за самовольный уход с работы в 1947 году составило 215,7 тысячи человек, а в 1948 году – 250 тысяч.
Бежать с предприятий рабочие начали еще в мае 1945 года – как только закончилась война. И дело было даже не только в желании вернуться на родину – в конце концов, за несколько лет многим новое место жительства становилось уже роднее прежнего. Но поскольку условия жизни рабочих эвакуированных предприятий были очень тяжелыми, требование задержаться там еще на несколько лет не вызывало у них никакого энтузиазма. Пока шла война, люди были готовы мириться с бытовым неустройством, жить в землянках, питаться чем попало и работать от зари до зари. Но война закончилась, и число желающих рвать жилы на службе родине сильно поубавилось. Теперь люди хотели найти свои семьи и вернуться к нормальной жизни. «Вы требовали хорошо работать для помощи фронту, – заявляли рабочие, – сейчас же война окончилась, а вы опять требуете напряженной работы». Мастер цеха комбината № 179 Новосибирска, выпускавшего снаряды, на вопрос начальника цеха, почему был сорван производственный график, спокойно ответил: «Раньше я мобилизовывал свой коллектив на освобождение нашей земли, а теперь Германия разбита и нечего портить металл на снаряды».
В наркоматы, ЦК ВКП(б), Президиум Верховного Совета СССР, ну и конечно, в местные партийные органы шли мешки писем с индивидуальными и коллективными просьбами разрешить вернуться в родные места. Группа рабочих свердловского завода «Электоросталь», эвакуированных из Харькова, писала в Президиум Верховного Совета: «Мы считаем, что наступило время, когда мы, семьи которых находятся в Харькове, сможем вернуться в Харьков. Наши семьи эвакуироваться с нами не могли. Все время, больше трех с половиной лет, жили и живем, как солдаты на войне, т. е. ничего нет, кроме чемодана и вещевого мешка. Естественно, все наши устремления после войны – вернуться к семьям». Донбасские шахтеры писали кратко: «Мы, шахтеры Донбасса, эвакуированы в 1941–1942 гг., самоотверженно трудились