Вавилонская башня. Михаил АльбовЧитать онлайн книгу.
не выходит! Погибло стихотворение! А какое прекрасное стихотворение-то! Впрочем, я его ещё куда-нибудь вклею…
– Конечно, вклеишь! – лениво протянула Куничка и добавила: – Ну полно тебе, Нюничка. давай лучше кофе нить.
Мехлюдьев слышал, как зазвенели стаканы, забренчали чайные ложки и начался утренний кофе. Во всё это время тонкий тенорок поэта не умолкал, чем совершенно устранилась для Мехлюдьева возможность снова заснуть.
Он уже встал с постели, умылся, оделся и вознамерился уйти, справедливо рассчитывая. что если останется дома – неугомонный поэт с древесными псевдонимами уморит его своими стихами. Но едва лишь он успел спрятать в ящик стола чистую бумагу – источник своих ночных страданий – и взяться за шляпу, раздался звонок и через минуту в комнату вошёл Скакунковский.
Он был уныл, смотрел исподлобья и, не снимая пальто, поместился на диване, молча пожав руку приятеля.
– Что это ты такой? Что с тобой? – участливо спросил Мехлюдьев.
Скакунковский безнадёжно махнул рукой и указал на свою шею. Она вся, до самых ушей, была обмотана шарфом так, что голова Скакунковского выглядывала оттуда, как яйцо из гнёзда.
– Гланды! – прохрипел он; – Всё проклятия гланды! Мочи нет! Всю ночь спать не давали! И как раз на сонной артерии, так что и вырезать даже нельзя… Смерть неминучая!
– Ну уж и смерть! – усомнился приятель.
– Да уж верь мне, я скоро подохну! – уныло отвечал Скакунковский. – А ты это куда собрался?
– Так… пройтись думал…
– Не пивши чаю?
– Не хочется что-то… А впрочем, если ты не откажешься составить компанию, я велю подать самовар…
– Нет, какой там чай! Глотать не могу, вот до чего больно! – чуть не со слезами на глазах отвечал Скакунковский и, встав с дивана, протянул руку: – Я уж пойду…
– Погоди, напьёмся чаю, гланды и размякнут…
– Не размякнут они! – грустно-убеждённым тоном отвечал Скакунковский, направляясь к дверям. – Я уже йодом намазал… Не помогает. Прощай!
Он взялся за ручку двери, но вдруг обернулся и спросил с любопытством:
– Что это? канарейки, кажется?
– Канарейки, – нахмурившись, как туча, процедил Мехлюдьев.
– У тебя квартира с канарейками… А я вот уже сколько времени собираюсь скворца завести, и всё не могу… Счастливец ты, право!
И Скакунковский скрылся за дверью.
Мехлюдьев остался сидеть, размышляя о недуге приятеля.
«Гланды!.. Вечно какую нибудь чушь выдумает… Умирать собрался, изволите видеть!.. А небось, завтра же опять оживёт и на каждую юбку будет пялить глаза…
О, люди, жалкий род,
Достойный слёз и смеха!
Ах, канарейки проклятые, чтобы вас чёрт всех пробрал вместе с хозяевами»!
Погруженный в свои размышления, Мехлюдьев не заметил, как дверь его комнаты слегка скрипнула, приотворилась, и в образовавшемся пространстве мелькнули чьи-то ослепительно-белые зубы… т. е. не одни только зубы, но и лицо, широкое, румяное, бородатое лицо, с огромнейшим лбом, сияющей лысиной и