Без тормозов (сборник). Игорь СавельевЧитать онлайн книгу.
оказалось? Несли и несли. У Людки – это моя лучшая подруга – умер дед. Мировой был старик, но это не важно. Она мне отдала какие-то его медали, обещала еще ордена, но… видишь, как получилось.
– Да, вещь жалко… Такую же себе, что ли, сделать… Ну а ты тоже хороша! Что же ты одна ночью шла?
– А я была не одна. В том-то все и дело. Это-то и было ужаснее всего.
Настя заметно помрачнела, ушла в себя… И они брели уже молча, и по левую руку был пустой, залитый ядовито-оранжевыми лампами проспект, и только Вадим в полной тишине с усилием сглатывал кровь. Вон и трамвайное кольцо: пустое, разумеется, в четвертом-то часу… В такое время все трамваи дружненько бок о бок спят в депо, как и их пассажиры, впрочем. За кольцом белел забор. Все правильно. Они не сбились и почти у цели. Вадим хотел поделиться этим с Настей, покосился на нее – и не стал этого делать.
«Вот идем мы рядом. Казалось бы – и что у нас может быть общего? Мальчик из Питера и девочка из Сибири. Сибирочка…»
Тюмень! Он не был там. Но, может быть, окажется когда-нибудь, доедет и дотуда… Что это может быть за город? С серым снегом вдоль улиц зимой, с маршрутками, с трубами фабрик, дым которых стелется в морозном воздухе. Те же девятиэтажки… В этом городе жила Настя, ее лучшая подруга Людка и дедушка Людки, когда-то – веселый солдат.
Их были сотни и сотни таких – тип Василия Теркина, ярких, неунывающих, из тех, про кого говорят «рубаха-парень». Имеет ли смысл называть все города и боевые операции, где Людкин дедушка терял кровь и понемногу геройствовал?.. «Глядь – и орден как с куста». Это в те годы. Потом-то он и правда стал дедушкой: гордым и мудрым, в пиджаке с наградами, в обнимку с внуками… Все тот же веселый солдат.
В гробу ему так и не смогли закрыть рот. Это было жуткое и жалкое зрелище.
Ну а потом его медали перекочевали на торбу к Насте. В ту пору она хипповала, пожалуй, больше, чем сейчас… К примеру, такая вот деталь: как и многие тюменские «неформалы» тех лет, в левом ухе Настя носила анодированную свастику. И те не очень вразумительные монстры, что изначально красовались на знаменитой торбе, тоже ведь были в каком-то подобии фашистских касок. Если это можно было потом рассмотреть за советскими медалями…
Вы думаете, я осуждаю? К этому веду? О нет, совершенно… Выводить из этого всего суждение наподобие «o tempora, o mores!» было бы глупо. Скорее… все это говорит нам «о вечном примирении и о жизни бесконечной». Иван Сергеевич Тургенев.
…А вот и травмопункт. Он выплыл из ночи низеньким блочным зданием, с собственной луной над входом. Да! Большой и плоский плафон, бледно мерцающий, навевал уныния не меньше, чем ночное светило: одиноким блином горел он в темноте, привлекая разве что крупных серых бабочек и прочих ночных насекомых, отвратительных.
– Вон два окна, кажется, горят, – сказал Вадим после паузы; перед тем они долго рассматривали здание. – Уф. Мне-то показалось сначала, что там совсем никого нет.
– А мне вообще показалось, что это морг.
– Да, кстати, и правда – похоже.
Они подошли… Вокруг травмопункта было безмятежно.
– Уфа-то,