Пушкин. Тридцатые годы. В. М. Есипов (Вогман)Читать онлайн книгу.
>
Основу настоящей книги составляют пушкиноведческие статьи последних четырех лет, почти все они опубликованы в журналах «Вопросы литературы» или «Новый мир», за что автор выражает признательность упомянутым изданиям.
Исключение составляет глава «Пушкин и Николай I. Хроника отношений», являющаяся извлечением из монографии 2019 года «Пушкин и Николай I. Исследование и материалы» (СПб.: Нестор-История, 2019)[1], где она представлена в качестве вступительной. Также и в нынешней книге в результате некоторой переработки она носит характер вводной в тему, остальные главы, следующие за ней, являются развитием основных ее положений.
В книге рассматриваются окончательно сформировавшиеся в тридцатые годы XIX века взгляды Пушкина на те или иные насущные проблемы русской жизни указанного времени, в том числе на польский вопрос в целом и на Польское восстание 1830–1831 гг., в частности («Пушкин и польский вопрос» и в какой-то степени «„Царь или князь?“. К истории публикации стихотворения „Анчар“»), на положение русских крестьян («Беседа с К. Фрэнлендом»), на ужесточение цензуры («Последняя туча рассеянной бури…»), на демократические тенденции, набирающие силу в Европе и в Америке («„Демократическим копытом… “ (Политические воззрения Пушкина)».
Взгляды Пушкина достаточно консервативны, уместно вспомнить здесь утверждение коллеги о том, что «по мере созревания своего таланта Пушкин в своих общественно-политических воззрениях все сильнее сближается с позицией Карамзина и в конце концов разделяет ее едва ли не полностью»[2].
Но в каждом отдельном случае суждения Пушкина по перечисленным проблемам предстают результатом биения живой творческой мысли, исследование и анализ которой представляет необычайный интерес для автора настоящей книги. Тем более, что Пушкин – «певец империи», монархист, дворянин, помещик – очень редко становился объектом изучения в отечественной пушкинистике, в которой чаще всего выглядел гением, вырванным из контекста своего времени, как фигура вневременная и внесоциальная.[3]
Глава «Александровская колонна или Александрийский маяк?», посвященная известной проблеме, возникающей при трактовке этого итогового пушкинского стихотворения, написана и опубликована значительно раньше, но хорошо вписывается в проблематику предшествующих глав.
Особняком стоят в книге рассмотрение невнятной биографической проблемы двух последних лет жизни Пушкина («Напрасно я бегу к Сионским высотам…») и выявление отдельных существенных отличий языка пушкинского времени от современного («О языке Пушкина»), приводящих порой к неоправданным «открытиям» элементов фантастики в повестях «Пиковая дама» и «Выстрел».
Завершает книгу глава «Проблемы текстологии», критически касающаяся некоторых текстологических решений советского времени. Как и глава «Александровская колонна или Александрийский маяк?», она посвящена произведениям Пушкина тридцатых годов, но написана и опубликована ранее остальных глав.
Пушкин и Николай I. Хроника отношений[4]
«Дворянское самочувствие Пушкина является ‹…› драгоценнейшим социологическим ключом, открывающим не одну дверь художественного творчества Пушкина, разрешающим, как нам представляется, немало загадок его творческой эволюции».
Освобождение из ссылки
Эпоха императора Николая I началась 14 декабря 1825 года около трех часов пополудни – после разгона картечью нескольких мятежных воинских подразделений, которые с утра 14 декабря находились на Сенатской площади Петербурга, не совершая никаких действий.
Поэт находился в это время в своем родовом имении сельце Михайловском Опочецкого уезда Псковской губернии и был увлечен новым поэтическим замыслом – поэмой о графе Нулине. В заметке о ней, написанной пять лет спустя, Пушкин вспоминает «довольно слабую поэму Шекспира[5] „Лукрецию”», где самоубийство героини вызывает политические потрясения, и рассуждает в связи с этим о роли случая в истории. А завершает заметку сообщением: «„Граф Нулин“ писан 13 и 14 декабря (то есть одновременно с восстанием декабристов. – В. Е.). Бывают странные сближения».
«Странные сближения» сопровождали поэта всю жизнь. Мы будем касаться их по мере развития нашего сюжета.
Пока же заметим, что приблизительно в это время, то есть между 5 и 13 декабря, Пушкин получил от своего ближайшего лицейского друга Ивана Пущина[6], участвовавшего в заговоре, письмо с призывом ехать в Петербург[7]. Письмо не сохранилось, и, вообще, мы знаем о нем лишь по записи декабриста Н. И. Лорера[8] в его «Записках». Трудно сказать, какой мыслью руководствовался Иван Пущин в эти роковые дни: то ли рассчитывал приездом Пушкина воодушевить восставших, то ли слишком оптимистически оценивал перспективы готовящегося восстания
Под грифом Института мировой литературы РАН.
Кожевников В. А. О «прелестях кнута» и «подвиге честного человека». Пушкин и Карамзин. // «Русский архив», 1990, № 1.
Редкими и тем более ценными исключениями из этого правила являются книги советских пушкинистов П. Е. Щеголева «Пушкин и мужики» (М.: Федерация, 1828) и Д. Д. Благого «Социология творчества Пушкина» (М.: Мир, 1931), а также статьи русских эмигрантов первой волны П. М. Бицилли «Пушкин и Николай I» (Звено. Париж, 1928. № 6) и Г. П. Федотова «Певец империи и свободы» (Совр. записки. Париж. 1937. Т. 63).
Шекспир Уильям (1564–1616) – английский поэт и драматург.
Пущин Иван Иванович(1798–1859) – лицейский друг Пушкина, участник декабрьского восстания, был сослан в Сибирь.
Летопись жизни и творчества А С. Пушкина. В 4 т. Т. 2. М.: Слово, 1999. С. 101.
Лорер Николай Иванович (1795–1873) – декабрист, участник заграничного похода Русской армии 1813–1814 гг.