Сказания о недосказанном. Том III. Николай Иванович ГолобоковЧитать онлайн книгу.
какие там корневища. Я буду писать этюды, а ты рубить что-нибудь из коряжин. Говорят, там бывал Ватагин и живописцы из Москвы. Ну, поехали. Здесь недалеко.
Эдик ждал. На спине рюкзачище с этюдником, картоном, зонт и продовольствие. Трудно было не поехать, но поехать еще труднее.
Я стал объяснять, что холодно, что и ледок уже позванивает на лужах. И если ляжет снег, то без коляски мы засядем. Не успеем вернуться к занятиям в свою любимую художку, а за это шеф голову открутит и ему и мне. Ты же знаешь её.
Еще утро. Позади аэродром.Стрекочут «кукурузнички». Поля,перелески. Въехали в лес Калужской области, а он, а он древний, густой. Кривые пни. Вывороченные огромные корневища. Впереди речушка и тоненький ледок. Глубинка. Подходящего брода нет. Пришлось пробираться вдоль по песочку…
Проехали одно село, другое. Пески. Пески, пески. На душе противно, снова блуждаем в дебрях. Пора подумать о ночёвке. Стога. Но Эдик говорит, через пять верст будет охотничья избушка, печь, дрова, нары, сено и никого больше. Одни мы. А места отличные. Дебри. Тишина. Красотища. Помнишь как на Байкале?!
Перегрелся по песку мотор. Залезли на вышку. Далеко виден лес. Ветер. Вышку качает. Страшно. Среди лесов село Бутырки. Снова едем. Все время нас швыряет из стороны в сторону. Ноют руки, еле удерживаю руль. Песок это все-таки песок я ругаюсь, он своим густым басом поет «Если он не скули не ныл. » Иногда Эдик умудряется как-то соскакивать с сиденья и толкает меня, мотоцикл с его огромным рюкзаком. Потом бежит рядом, скачет будто играет в чехарду. А нас швыряет, швыряет…
… Было ясно, что сели надолго. Но как за последнюю соломинку уцепились за ниппель. Снял, продул, поплевал, закрутил, дал Эдику насос. И когда заблестел его лоб от пота и шапка с шумом шлепнулась о землю… успокоил-хватит.
… На горячем фоне закатного неба, долго видны были две фигуры. После получасовой беседы на повышенных тонах решили, что он идет писать этюд, а я заклею, попытаюсь заклеить дырку.
Стемнело. Хочется пить, есть и просто тепла. А его так долго где-то черти носят. Ведь уже стемнело…
Вот и Эдик.
– А местааа,пропел он. Прелесть. Лес, дебри и, тишина.
… Мы сидим в доме. За окном темень беспросветная. Мотоцикл втащили под куриный насест, мою-то красавицу «Яву». Курам на смех. Всё устроилось само собой.
В избе тепло и шумно. Нас усадили за стол, налили, как и всем по стакану гранёному мутной самогонки. И душистые моченые яблоки. Эдик пытался объяснить, что пьет только портвейн номер 13, а это, мол, нееет. Он долго отнекивался,но обществу, лишённому каких -либо городских условностей пришлось уступить. Эдик крепко держал стакан, несколько раз подносил и нюхал, а потом сказал:
– Не. Не могу.
Как-то сразу все потеплело, повеселело. Снова тосты, разговоры. Было хорошо. Звучали песни, потом врезали «цыганочку» и «русского». А еще потому, что деревенский гармонист был очень хорош. Удивились,что и я, художник, городской житель, а, врезал на всю катушку их местные страдания, да с перебором, потом украинского гопака с присвистом…на их, местной не совсем новой, но голосистой гармошке, самого хозяина.
Осенью