Идеология и филология. Т. 3. Дело Константина Азадовского. Документальное исследование. Петр ДружининЧитать онлайн книгу.
политзаключенный:
Я очень боялся за судьбу Вени [Иофе] и других людей, которых называл Репин. Тогда я еще не знал, что Репина чуть ли не год пугали расстрелом, арестом жены и помещением ребенка, родившегося уже после его ареста, в детский дом. Жаль хорошего парня, которого изломала система.
Адвокат Хейфец был участником громких политических процессов как задолго до 1981 года (например, нашумевшее «самолетное дело» – о попытке захвата самолета 15 июня 1970 года группой отказников-евреев), так и позже, однако его бывшие подзащитные отзывались впоследствии о его «помощи» на удивление единодушно. Когда в 1983 году за хранение запрещенной литературы был арестован очередной ленинградский «политический» – филолог М.Б. Мейлах, то и ему по счастливой случайности достался тот же самый защитник, о котором он спустя несколько лет напишет: «Появился адвокат Хейфец (о котором нельзя даже было сказать “адвокат – нанятая совесть”, так как совести он не имел)». Относительно пользы, которую этот адвокат мог оказать, М.Б. Мейлах делает такую ремарку: «Совершенно бесполезный адвокат, по моим представлениям, годный лишь служить почтальоном». Здесь еще раз отметим: Хейфец в деле Азадовского на себя не взял даже скромной роли почтальона.
В любом случае парижская «Русская мысль», в которой к тому времени уже активно сотрудничал упоминавшийся выше В. Марамзин, никоим образом не могла знать, как и почему Хейфец вошел в дело Азадовского. Однако вывод газетой был сделан следующий: «Факт назначения С. Хейфеца адвокатом Азадовского еще раз указывает, что реально этим делом занимаются органы госбезопасности».
Вернувшись в камеру после встречи с Хейфецем, Азадовский стал обдумывать ситуацию. Как узнать, что происходит со Светой? Что значит «дала показания»? Пытается выгородить? Это могло означать лишь одно: Светлана, все обдумав и взвесив, пытается взять на себя еще и те эпизоды, которые следствие инкриминирует ему. Цель – снять с него обвинение, поставить суд перед необходимостью его освободить.
Но так ли это? Как узнать правду? Можно ли связаться со Светой – она ведь находится совсем близко, на женской половине Крестов. Эти мысли неотступно сверлили мозг, угнетали его и мучили. Что придумать?
Найти выход ему помог один из сокамерников.
Он был посажен то ли за кражу, то ли за мошенничество и проходил, сколько можно было понять из его глухих проговорок, по ведомству БХСС (Главного управления по борьбе с хищениями социалистической собственности МВД). На вид он был чистый аферист – обаятельный еврей, умный, острый на язык… Звали его Вадим Розенберг (но в камере называли Фимой); его слова и мнения были, как правило, дельными, в отличие от детского лепета остальных сокамерников. И довольно быстро в том мире, в котором, как известно, не верят – не боятся – не просят, у Азадовского появился товарищ. Фима действительно старался помочь ему морально, участливо выслушивал, подсказывал, давал советы. В сущности, он оказался в тот период единственным