Дочь Великого Петра. Николай ГейнцеЧитать онлайн книгу.
стиным Петербурга, принадлежавшим к той высшей придворной сфере, в которой вращалась покойная, но даже по отдаленным окраинам тогдашнего Петербурга, обитатели которых узнали имя княжны только по поводу ее более чем странной кончины.
Покойная была найдена утром 16 ноября 1758 года мертвой в своем будуаре. Она лежала на кушетке в красном бархатном домашнем капоте, почти сплошь засыпанная цветами. Роскошный букет белых роз лежал у нее на груди. Лицо ее было спокойно, поза непринужденная, и она могла показаться спящей, если бы не широко открытые, когда-то, при жизни, прекрасные, а теперь остановившиеся, черные как уголь глаза, в которых отразился весь ужас предсмертной агонии. Туалет ее был в порядке, и в уютной, со вкусом меблированной комнате не было заметно ни малейшей следов борьбы.
На лице, полуоткрытой шее и на руках не видно было никаких знаков насилия. Ее прекрасные, как смоль черные волосы были причесаны высоко, по тогдашней моде, и прическа, несмотря на то, что княжна лежала, откинув голову на подушку, не была растрепана, соболиные брови оттеняли своими изящными дугами матовую белизну лица с выдающимися по красоте чертами, а полненькие, несколько побелевшие, но все еще розовые губки были полуоткрыты как бы для поцелуя и обнаруживали ряд белых как жемчуг крепко стиснутых зубов.
Цветы, которыми была осыпана покойница, видимо, были из только что сделанных букетов, так как наутро, когда вошедшая горничная увидела первой эту поразительную картину, они были свежи и благоухали, как бы только что сорванные. Также свеж был и лежавший на груди покойной букет.
На лебединой шее княжны блестело драгоценное ожерелье, а на изящных, точно выточенных руках, переливаясь всеми цветами радуги, блестели драгоценные каменья в кольцах и браслетах. В не потерявших еще свой розовый оттенок миниатюрных ушках горели, как две капли крови, два крупных рубина серег. В правой руке покойной был зажат лоскуток бумажки, на котором было по-французски написано лишь три слова: «Измена – смерть любви».
По начатым розыскам со стороны прибывшего полицейского чина было обнаружено, что княжна с вечера довольно рано отпустила прислугу, имевшую помещение в людской – здании, стоявшем в глубине двора загородного дома княжны Полторацкой на берегу Фонтанки, где покойная жила зиму и лето, и даже свою горничную отправила в ее комнату, находившуюся в другом конце дома и соединенную с будуаром и спальней княжны проволокой звонка.
Горничная, простодушная девушка по имени Агаша, показала убежденно, что ее сиятельство по вечерам принимала тайком не бывавших у нее днем мужчин и окружала всегда эти приемы чрезвычайной таинственностью, как было и в данном случае.
– Беспременно их сиятельство кого-нибудь ждали, – сказала она уверенно допрашивавшему ее полицейскому чину.
– Ждали, ждали… – передразнил ее тот. – Этого мало… Но был ли кто-нибудь?
– Говори, не то я тебе подновлю память!.. – прикрикнул на нее допросчик.
– Уж таить перед вами, ваше благородие, нечего: у их сиятельства вчера гость действительно был…
– Кто?
– А уж кто, ваше благородие, я не знаю…
– Как не знаешь?
– Да так, слышала я из-за двери голос мужской, а в замочную скважину, как ни старалась, разглядеть не могла.
Видно было, что Агаша говорит совершенно искренно, но это, впрочем, не помешало полицейскому чину пугнуть ее строгой ответственностью за упорное запирательство.
Ретивость полицейского чина, однако, была прервана в самом начале. В дело вмешалась высшая полицейская и судебная власть, но и ей не пришлось долго работать над загадочной смертью княжны Полторацкой.
При докладе об этом происшествии государыня императрица Елизавета Петровна изволила заметить:
– Жаль, жаль, бедную, в цвете лет покончить с собою… Я давно заметила, что она не в полном уме…
Эти высочайшие слова дали направление делу, или, лучше сказать, прекратили его.
Княжна была похоронена по православному обряду на Смоленском кладбище, причем отпевание происходило в кладбищенской церкви. Весь Петербург был на этих похоронах. Говорили даже, что в числе провожатых была сама императрица, скрывавшая свое лицо под низко надвинутым капюшоном траурного плаща.
Тайна смерти княжны Полторацкой, таким образом, до времени была скрыта под толстым слоем земли и поставленным временным большим деревянным крестом.
Только двое людей из великосветского петербургского общества знали более других об этой таинственной истории. Это были два молодых офицера: граф Петр Игнатьевич Свиридов и князь Сергей Сергеевич Луговой.
Накануне дня рокового происшествия в загородном доме княгини Полторацкой в городском театре, находившемся в то время у Летнего сада (в Петербурге в описываемую нами эпоху театров было два – другой, переделанный из манежа герцога Курляндского, находился у Казанской церкви), шла бывшая тогда репертуарной и собиравшая массу публики трагедия Сумарокова – «Хорев».
Часть публики обратила, между прочим, внимание, что два молодых офицера, не дождавшись