Борис Сичкин: Я – Буба Касторский. Максим КравчинскийЧитать онлайн книгу.
все времена года голым, даже когда у него появилась одежда. Все наше богатство, включая продукты, принадлежало одному Емельяну. Стоило мне взять из холодильника кефир, как был слышен Галин голос из загробного мира:
– Борис, не трогай кефир, это для Емелюшки.
Я покупал десять бутылок кефира – все равно лучше К нему не прикасаться. Я покупатель Атлет! Москва, 1960-е оптовый, и если находил апельсины, то покупал пудами. Но стоило мне взять апельсин, как тут же раздавался голос Командора:
– Борис, не ешь апельсины – это для Емелюшки.
В моем распоряжении оставался только водопровод, но зато им я мог пользоваться круглосуточно.
При таком оригинальном воспитании Емельян должен был вырасти эгоистом и таким жадным, как “композитор” Фрадкин. Но, к счастью, Бог миловал.
Весь смысл и лейтмотив Галиной жизни сосредоточились в одной фразе:
– Борис, давай сядем и спокойно поговорим о нашем сыне.
Атлет! Москва, 1960-е
Я тысячу раз садился и спокойно говорил о сыне. Потом я уже неспокойно садился и говорил. Со временем при упоминании: “Давай сядем и спокойно…” – я хватался за кинжал. В самых невероятных обстоятельствах Галя просила меня сесть и спокойно…
Представьте себе, в дом лезут воры. Вы думаете,
Галя скажет: “Позвони в полицию”? Галя скажет:
– Борис, давай сядем и спокойно поговорим о нашем сыне.
Я меньше думал о родине, а больше о сексе. Чтобы перейти к сексу, мне нужно было дипломатично уйти от темы о сыне.
Емеля.
Середина 1950-х
– Галя, вот я люблю, когда тихо, никого нет. Мы можем раздеться догола, это же прекрасно.
Галя:
– Хорошо. Давай разденемся догола, сядем и спокойно поговорим о нашем сыне.
Это же можно сойти с ума! Я как-то сказал Гале:
– Емельян по возрасту приближается к Рабиндранату Тагору.
– Какое это имеет значение? – возразила Галя. – Для нас он ребенок. Наша жизнь кончилась, мы должны жить только для Емельяна.
– Галя, запомни, я не умру, пока не рассчитаюсь со своими долгами. Галя долго на меня смотрела, как на бессмертного, потом сказала:
– Паяц ты, Борис, тебе лишь бы паясничать.
Я уверен, что если бы Галя меня застала в постели с другой женщиной и я бы ей сказал: “Галя, давай сядем и спокойно поговорим о нашем сыне…” – она тут же плюхнулась бы на пол».
Емельян
Борис Михайлович любил сына самозабвенно. Не было в его жизни человека ближе и дороже. Друзья артиста в один голос говорили, что ради Емельяна он в прямом смысле был готов снять с себя последнюю рубашку. На вопрос о невероятной любви Сичкина к сыну давний друг семьи шансонье Вилли Токарев ответил так: «Ничего невероятного… Его любовь была такой, какой она должна быть у каждого отца. Он находил в ней счастье, радость и видел свое предназначение».
Читая воспоминания Бориса Михайловича о