Война или мир. Влад СавинЧитать онлайн книгу.
И это тот из местных, кого мы сочли наиболее смышленым! Но и для него все просто и ясно: командир – это голос и рука самого Красного Императора Сталина, и за неподчинение – смерть, – а так как назад в босяки (это в лучшем случае, если живым) Юншену очень не хочется, то абсолютно любой приказ Куницына он выполнит не задумываясь – расстрелять или хоть живьем закопать все население этой деревни, будет исполнено, тащ командир! И чем же тогда мы от немецких карателей отличаемся? А солдаты тем более колебаться не станут – оказывается, южане для них никакие не «свои», тут даже язык отличается, даже мне иногда приходится не словами, а иероглифами изъясняться, чтобы понять диалект.
Еще запомнилось, как в одном городишке председателя «революционного комитета» выбирали. Когда «беднейшие и угнетенные» стали друг другу морды бить, разбираясь, кому в главы. А городок этот был уже не просто кучей хижин, тут и какие-то мастерские, даже заводики наличествовали – гончарный, ткацкий. Куницын и сказал, когда буянов успокоили умеренной силой (выбитые зубы не в счет):
– Так, может, хватит голодрань выбирать, поступим, как в Маньчжурии в сорок пятом. Где, при отсутствии коммунистов, мэром назначали владельца самого успешного предприятия. А кто тут у нас самый успешный?
Оказалось – хозяин местного публичного дома! Поскольку городских путиловых и рябушинских успели прибить, вместе с семьями, даже дома их уже разграбили. Городок небольшой, так что доставили этого типа быстро, он сразу ниц упал и стал умолять подарить ему легкую смерть, «а не так, как почтенному Чжэну», это здешний хлеботорговец. Услышав же, что его хотят сделать главой, сразу воспрял и произнес витиеватую речь во славу великих Трех Императоров – Сталина, Гао Гана и Пу И. Говорил он не на местном, а на «мандаринском» наречии, чем меня заинтересовал – оказалось, он какую-то школу успел окончить, то есть по местной мерке, человек образованный.
– Ты, главное, порядок блюди! – сказал Куницын. – Чтоб промышленность здесь работала, на благо революции. И никаких чанкайшистских мятежей!
А этот склонился и изрек:
– Великий Конфуций учил почитать порядок. Для чего нужны три вещи: слепая вера в непогрешимость законов, беспрекословное оным повиновение, а также неусыпное наблюдение каждого за всеми. А пуще всего надо грамоту извести, от нее все беды. Грамотным надлежит быть лишь тем, кому дозволено и нужно – для прочих же чтение есть опасность погрязть в сомнении и смуте. Мне будет дозволено представить достойным господам список тех, кого следует убить – или я буду вправе сделать это по собственному разумению?
И тут я, Аркадий Стругацкий, повидавший за время войны всякое (одна Блокада чего стоит), но не убивший пока ни одного человека, страстно захотел, чтобы эта тварь перестала быть. Он со всеми начнет – грамотный? На плаху! Во имя серости и бескультурья. Когда даже в Ленинграде, той самой страшной блокадной зимой, все же оставались работающие театры, школы, библиотеки. Что еще отличает человека