Джордано Бруно и герметическая традиция. Фрэнсис А. ЙейтсЧитать онлайн книгу.
выше пассаже о чинах небесной иерархии он, несомненно, имеет в виду «Рай» – в этом пассаже есть аллюзии на «Божественную комедию»[285]. Анализ градаций света, в котором Фичино использует разные слова для обозначения разных степеней этого света, – возможно, тоже плод влияния Данте. Представление о том, что вышний свет проходит через ангельские чины сверху вниз, отражаясь в них, как в системе зеркал, относится к числу концепций, типичных для Дионисия. Однако Данте взглянул на эту картину под слегка иным ракурсом: миновав в своем восхождении сферу планет и достигая последовательно восьмой сферы, девятой сферы и Эмпирея, они с Беатриче видят, как на каждой следующей ступени свет меняется, становясь все более ослепительным и интенсивным. Фичино в проанализированном выше пассаже неизменно употребляет слово «сверкание» (candor), говоря о свете восьмой сферы, слово «блеск» (splendor), когда речь идет о более интенсивном свете хрустальной сферы, и слово «сияние» (lumen) – о вышнем свете Эмпирея (за которым, возможно, есть еще более высокий свет [lux] божественного ума). Не меньшее количество терминов для обозначения света использует он и в трактатах «О солнце» («De sole»)[286] и «О свете» («De lumine»)[287]. Впрочем, я не уверена, что одно и то же слово всегда употребляется для обозначения одной и то же ступени в градации света.
Связь между ангельскими чинами и сферами стала у Фичино еще отчетливее благодаря тому, что он ввел почти что астрологическое понятие, характеризующее взаимоотношения между чинами. Он говорит, что последние «пьют» некие токи, получая их от Троицы. Слово «пьют» вызывает в памяти тот пассаж из «Стяжания жизни с небес», где мировой дух (spiritus) изливается звездами, а пьют обитатели дольнего мира. Если добавить к циклу «световых» терминов еще одно слово – Sol – для обозначения Солнца, то «впивание» spiritus’a от Солнца окажется связующим звеном с высшим рядом, с более высокой «влагой», впиваемой небесными чинами, и более высокими формами света, нисходящими от света вышнего[288].
Итак, фичиновская естественная магия, или магия мирового духа, не ставя себе цели более высокой, чем планеты, и в частности Солнце, имела тем не менее ангелическое продолжение, простирающееся выше и за нее. Однако для Фичино единственным способом обращения к ангелам оставалась молитва – иных попыток установления связи с ними он не предпринимал (во всяком случае, по моему мнению). Не пытался он и стать чудотворцем, обратившись за помощью к Силам, движущим небеса (см. вышеприведенную иерархию).
Ангельский мир по ту сторону звезд – представление, конечно, вполне типичное для христианской мысли. К примеру, шекспировский Лоренцо весьма изысканно выразил эту идею в музыкальных терминах:
Sit, Jessica. Look how the floor of heaven
Is thick inlaid with patines of bright gold:
There’s not the smallest orb which thou beholdst
But in his motion like an angel sings,
Still quiring to the young-eyed cherubins…
[Сядь, Джессика. Взгляни, как небосвод
Весь выложен кружками золотыми;
И самый малый, если посмотреть,
Поет в своем движенье, точно ангел,
И вторит юнооким херувимам.]
Имя Данте не называется, однако последние слова главы, посвященной градации наказаний грешников – по контрасту с иерархией блаженных на небесах, напоминают «Ад» и «Рай», а начало главы о душах, возвращающихся на свою звезду, напоминает соответствующий пассаж «Рая» – IV, 49–54.
Ficino, pp. 965–975.
Этот переход, несомненно, присутствует в трактате «О Солнце» («De sole»), в начале которого Фичино рассуждает о планете Солнце и ее центральном значении, а затем, в последней главе, сравнивает Солнце с Троицей и девятью ангельскими чинами (