Павшие идеалы. Фёдор БыхановЧитать онлайн книгу.
в одном экземпляре ни одна канцелярия не принимает.
Да и в двойном количестве не везде согласятся добросовестно зафиксировать в скоросшивателях поступление бумаг:
– Оптимально – пять экземпляров строчи, чтобы наверняка своего добиться!
Не обошлось и без важного условия:
– Никакой копирки!
Да, к тому же, прежде чем изложить своё предложение по изменению в общественном устройстве посёлка городского типа, нужно доказать своё право на такой гражданский поступок:
– Заполняй анкету на пачке бумаги и не пропусти ни одной графы, в том числе и с упоминанием родни, служившей в белой или красной армиях, незаконно репрессированной или благополучно проживающей ныне за рубежом!
Может быть, очень действенна для иных граждан подобная препона на пути к исполнению заветного желания?
Но только не для Фомы Оглоблина. Уж он-то успел поднатореть в составлении всевозможных бумаг за те годы, что не раз попадался рыбнадзору с браконьерскими сетями на их реке.
Вот и на этот раз, за словом в карман он не полез, а все остальные писчебумажные принадлежности ему предоставили в присутственном учреждении.
Словно монумент, величественно и основательно уселся он за канцелярский стол в приёмной и принялся за работу.
И половину дня и почти до самого вечера занимается своим неотложным делом. Так и строчит, заполняя нужные графы, как настоящий писарь по бумаге.
От авторучки только тянутся синие следы, повторяя блуждания его пера по разлинованным строчкам.
Что ни говори, а все вокруг видят:
– Не занимать ему, на самом деле, отваги, когда добивается изменения общественной среды!
Жаль, с каждою заполненной от начала и до конца, страницей текста, всё меньше прыти остаётся у автора.
Уже и сами пальцы стали сокращать в тексте всё то, что мозг придумывал в мгновения творческого наития, посвящённого благой цели:
– Дать всем улицам в селе-посёлке новые названия!
Не то, что его друг и приятель Ерёма Горобец.
Тот не сдержал класса и формы на своём пути стать первооткрывателем нового географического названия. Как ни старался, но так и не смог быть до конца не сгибаемым на том канцелярском пути.
Второй листок своего опуса, как только ни морщил лоб, сократил так, что не похожим тот стал на свою первооснову:
– Длиннот лишён, короче смысл и слог.
А на третьем экземпляре заявления уже и половины нет того, что придумывал в минуты вдохновения, мечтая добиться движения трамваев по будущей улице «Магистральной»!
Что уже тут говорить про листы с четвёртого по пятый?
Только и Фома Оглоблин стал уставать.
То и дело он принимался отдыхать. При этом, как когда-то в классе, то и дело заглядывал через плечо приятеля.
И не просто так:
– А чтобы опыт перенять.
И у него страницы стали сокращаться, как шагреневая кожа в романе классика французской литературы.
Короче говоря, свои писания оба друга так