Если буду жив, или Лев Толстой в пространстве медицины. Владимир ПорудоминскийЧитать онлайн книгу.
рублю, копаю, кошу и о противной лит-т-тера-туре и лит-т-тераторах, слава Богу, не думаю», – пишет Фету. Пишет – «возвращаясь потный с работы, с топором и заступом, следовательно, за тысячу верст от всего искусственного, и в особенности от нашего дела».
Потребность физического труда, убежденность в его необходимости делает такой труд непременным дополнением, а иногда и равноценной заменой труда творческого.
Как-то знакомый мужик, принимаясь вместе с ним за уборку копен, роняет по-своему, по-крестьянски, несколько свысока: «Для развлечения времени – можно». И, видимо, не доверяя способностям графа, предупреждает: «Это будет очень затруднительно». Копна достается в самом деле «затруднительная» – «тяжела возка и уборка», признается Толстой. «Я не переставая работал и очень устал. Не мог спать – руки ныли, но очень хорошо и телесно, и душевно». Не для развлечения!
Илья Львович замечает: со временем в отношении отца к физическому труду появляется «религиозная обязанность».
Вместе с дочерью Марией Львовной, Машей, верной его последовательницей, он строит избу для яснополянской вдовы Анисьи Копыловой, той самой, чье поле пахал шесть часов без отдыха. Сам копает землю, привозит солому, воду, сам месит глину, кладет стены. Для устройства потолка, притолоки, дверей и окон, правда, зовет плотника. Но печную работу опять же выполняет сам; особенно много времени и сил отнимает выделка сводов. Вдвоем с Машей изготовляют и соломенные щиты для крыши.
С 1881 года Толстой проводит зиму в Москве: сыновьям пора посещать гимназию, университет, старшую дочь нужно «вывозить в свет».
Он тяжело переживает разлуку с Ясной Поляной, с деревней. В городе, вдали от природы, среди ужасающей его, непривычной городской нищеты, когда со всех сторон с особенной резкостью бросаются в глаза противоречия, вся бессмысленность, все социальное зло так называемой «цивилизации», его, как никогда прежде, подавляет, мучает «торжествующее самоуверенное безумие окружающей жизни».
5 октября 1881-го заносит в дневник: «Прошел месяц – самый мучительный в моей жизни. Переезд в Москву… Вонь, камни, роскошь, нищета. Разврат. Собрались злодеи, ограбившие народ, набрали солдат, судей, чтобы оберегать их оргию, и пируют».
Чтобы вернуть необходимое расположение духа, он после письменной работы в самой простой одежде отправляется на Воробьевы горы, где рабочие артели заготавливают на зиму для города топливо, наравне с мужиками пилит и колет дрова («Ему это и здорово и весело», – подтверждает Софья Андреевна).
«Приходил он домой усталый, весь в поту, полный новых впечатлений здоровой, трудовой жизни и за обедом рассказывал нам о том, как работают эти люди, во сколько упряжек <смен>, сколько они зарабатывают; и, конечно, он всегда сопоставлял трудовую жизнь и потребности своих пильщиков с нашей роскошью и барской праздностью», – вспоминает сын Илья Львович.
Но и дома он находит настоящее дело, которым рад себя загрузить. Софья Андреевна, вместе радуясь, что