Борьба вопросов. Идеология и психоистория. Русское и мировое измерения. Андрей ФурсовЧитать онлайн книгу.
того, что вовсе не пролетариат, не этот самый революционный, по оценке Маркса и Энгельса, класс продемонстрировал в современную эпоху наиболее яростный революционный натиск. Последний чаще характеризует как раз те классы, над которыми должны «сомкнуться волны прогресса» (Б. Мур), которым угрожает превращение в «самый прогрессивный класс». «Пролетарская революция» – явление ещё более редкое и маловероятное, чем «буржуазная революция». Как только городские низы и плебс (а именно они обеспечивают революциям капиталистической эпохи «шум и ярость», встраивают в них социалистическую, антикапиталистическую составляющую) превращаются в пролетариев, у них оказывается есть, что терять, и они начинают действовать главным образом нереволюционно.
Страх перед выталкиванием в пролетарскую массу чаще всего ведёт не к «переходу на пролетарские позиции», а, как это продемонстрировали итальянский фашизм и германский национал-социализм, к антипролетарской, антикоммунистической позиции и борьбе. Вместо «левого марша» звучит «правый». Так сказать, «рехтс, рехтс, рехтс». Пожалуй, лишь в ситуации, когда все возможные идейно-политические позиции разобраны, та часть господствующих групп, которой грозит пролетаризация, может выбрать коммунизм («марксизм-ленинизм»). Так, например, произошло в Калькутте в 1960-е годы, когда над несколькими высшими кастами возникла угроза пролетаризации и люмпенизации, а социальные оппоненты уже разобрали идейно-политические знамёна национализма, гандизма и ислама. Тут уж деваться некуда. В результате возникли третья компартия Индии – «марксистско-ленинская» и явление наксализма. Но это ведь не ядро капиталистической системы, а периферия.
Что касается примыкания части бывших господ к «революционному классу», то это, как правило, происходит уже после крушения системы, империи, государства и далеко не всегда идёт на пользу «революционному классу». И, как заметил Дж. Оруэлл, осмысливая события первой половины ХХ в., после революции «пролы» в массе своей так и остаются пролами, просто приходят новые господа – отчасти из «прольской» же среды, отчасти – из примкнувших, т.е. из тех, кто идёт к элитарному положению «другим путём» – путём контрэлиты, поставив на ярость масс («Я поставил на эту сволочь», – говорил Тухачевский).
Выступления высших классов, пишет И. Валлерстайн, который, в отличие от Маркса, знает исторический результат Современности, не приводят к социально-политическому разрыву системы. Поэтому предсказания кризисов, основанные на предложениях о действиях, борьбе угнетённых и эксплуатируемых, в течение последних 150 лет постоянно оказывались ошибочными. «Истинной причиной упадка исторической системы является падение духа тех, кто охраняет существующий строй»117.
Иными словами: рыба гниёт с головы, и микробы «захватывают» уже гниющий объект. Или, как сказал о ленинской России Г. Уэллс, большевики оказались хозяевами корабля, с которого сбежали все, даже крысы.
Валлерстайн и все мы живём на выходе из эпохи массового общества и умны