Каменная пациентка. Эрин КеллиЧитать онлайн книгу.

      – Это вряд ли… – Но я сдаюсь. Все равно на следующей неделе появится что-нибудь новенькое. – Слушай, Хон, твоя бабушка хочет с тобой увидеться. – Это неправда; мама может даже не узнать внучку. На самом деле это я хочу увидеться с ней. Я нуждаюсь в ней. – Папа приедет в пятницу вечером. Ты сможешь присоединиться.

      – Прелестно. Нам будет чем заняться – всю дорогу слушать сиди-плеер. Ладно, до связи.

      Хонор тянется, чтобы поцеловать экран, и на мгновение ее лицо точно совпадает с моим отражением – под всеми инъекциями коллагена такая же костная структура. Когда она прерывает звонок, иллюзия исчезает, и я снова женщина средних лет, глядящая на свое обвисшее лицо. Это застает меня врасплох – волна горькой зависти, которую я чувствую к Хонор с ее ранних лет; у меня перехватывает дыхание. Не только потому, что она выглядела счастливее тогда, чем я в свое время, но и потому, что наши отношения были честными. Самыми честными, которые я когда-либо с кем-либо имела. Если слово «близость» означает глубокое понимание и любовь в любом случае, что бы ни произошло – то оно не может описать мой брак или неловкое перемирие, которое сложилось у меня с Джессом. У меня было четыре любовника в жизни, однако настоящую близость я чувствовала только со своей маленькой дочерью – эйфорию от узнавания ее основных потребностей и возможности их удовлетворить. Все то, что я видела от своей матери, не могло сравниться с моей исключительной, продуманной близостью с Хонор. Мать вернулась на работу через шесть недель после того, как родила меня. В те дни не было отпуска по беременности и уходу за детьми, и ей пришлось бы работать, даже если бы мой отец знал о моем существовании. В народе бытует выражение «больше не цепляется за мамин фартук» о подросших детях, но возникающий уютный образ хлопковых завязок не передает всей внутренней тоски, когда ребенок, который, казалось, совсем недавно учился говорить и ходить, – неизбежно отдаляется от вас. Когда они уходят, это похоже на вытягивание из вас всех жил.

      Я до сих пор знаю дочь лучше, чем кто-либо другой, и понимать, через что она проходит, – это как заглядывать через открытую дверь в ад. Когда Хонор впервые заболела, я подумала: а вдруг безумие передалось ей с моим молоком, однако эта мысль была недолгой. Вина – это яд лишь в моей крови. А моя дочь – моя карма, воплощенное возмездие. Не только то, что она больна, но и сама природа ее болезни. Джесс был единственным суеверным из нас, единственным, кто верил одновременно и в рай, и в ад, и в реинкарнацию, но даже я должна признать, что это не похоже на совпадение. Когда Хонор попыталась покончить с собой, то не порезала запястье, а взяла новое бритвенное лезвие и полоснула по плечевой артерии. «Запястья – для гламурных кис», – сказала она в больнице. Вертикальный разрез показывает серьезность намерений; таким образом вы истечете кровью намного быстрее. В этом вся Хонор: яркая и сосредоточенная, и всегда «на стиле», даже задумывая суицид.