Легким ветром. Елена ЩербаковаЧитать онлайн книгу.
друзей не просто абы-кабы, а целое событие, будто они полжизни друг друга не видели или съехались из какой-либо непроглядной дали.
Это и понятно: каждый своим занят, а дружба – это нечто особое, что-то вроде церемонии. У каждого своя церемония: маленькая, большая, настоящая или вроде некой игры, может даже детской, а может, рисковой и опасной.
Вот снова поспела летом слива, вышел Петр к дороге посидеть, а сам Никитина ждет, писателя своего знакомого, и просит его посидеть с ним рядом.
Вот сидит Григоров под сливой, а рядом ручей подмывает дорогу и журчит, так и заслушаться можно. И вдруг среди шума неясно кто-то говорит:
– Уж очень ты официально. Как на пенсию ты вышел, министр бы из тебя отменный стал. Строг из тебя отец.
Петр поднял голову и обрадовался. Перед ним, будто само явление, прямо, как стена, стоял Павел Никитин.
– А-а-а, Павел Семеныч. Заходи, отдохни со мной. Давно не видал тебя, заработался ли? Что у тебя за станок такой?
– Писательский, все бумаги одни шелестят, шелестят.
– О чем ты все? Как бы судьбу свою не прогадал.
– Она, и так одна бумажка.
– Бумажка-ромашка. Строчишь ты за своим станком, как из пулемета.
– Да, крошить почемучек я давно умею. Будто мишени, сбиваю их: «А судьи кто, а судьи кто?» Вот завел себе Гаврика. Каждый день теребанит в оконную раму про свою почту. Одно и то же, одно и то же.
– А ты дай ему поклевать. Почувствует, какой твой хлеб.
– Устал.
– Лучше расслабься, поболтай. А-то только занят. Я-то давно за ворота не выхожу, возле своей сливы отдыхаю. Люди не промах. Вот так жизнь и парится, что жарко, наверное, и там, на верхах, такое же вроде.
– И ты проветрись.
– Ну, рассказывай, какой ты теперь.
– Вот ты просишь меня – расскажи. А у меня не все так гладко, как может показаться на первый взгляд.
– Все равно рассказывай! – стал настаивать Петр.
Павел вздохнул и начал:
– Вот сижу я за столом, как на вышке, на пике ее, и со страхом смотрю вниз, где творятся ужасы, мучения. Много загублено людей. И сам страдаю от этого. Кто поднялся на ту гору, тот и писатель. Такая зоркая он птица. Да в небе-то корма нет. Вот и спускается писатель на землю, чтоб покормиться, а потом опять за перо.
– Хищный ты до своей работы. Хоть бы одно свое перышко обронил, чтобы знать, какое оно. Своих-то птенцов давно летать обучил?
– Думаешь, легче от этого, когда в мире все одинаковы перед Богом?
– Чего болтаешь? Лучше бы занимался делом.
– Хочешь, чтоб я ушел надолго ото всех, заперся в свой угол за бумагами?
– Да, потом набегут журналисты, корректоры, редакторы. И станут отмывать тебя дни и ночи, дни и ночи. Это я помню. Столько было шумихи во дворе, целый переполох. Все думали, свадьба. А там одни бумажки по свету разлетались.
– Целые года продолжался переполох.
– Вот-вот. Большой ворох мусора выбросили за делом.
– Это больно. Своя тельняшка ближе к телу. А тут каждый просит ее поносить.