Дорога к несвободе. Россия, Европа, Америка. Тимоти СнайдерЧитать онлайн книгу.
считал Ильин, должен превзойти еще больший произвол ультраправых. Позднее, в зрелых работах, Ильин изображал беззаконие добродетелью патриотов. “Фашизм, – писал он, – есть спасительный эксцесс патриотического произвола”. Слово “произвол” всегда ненавидели российские реформаторы. Считая произвол явлением патриотическим, Ильин отвергает реформы на основе права и объявляет, что политика отныне должна следовать прихотям единоличного правителя.
Употребление Ильиным слова “спасительный” придает политике глубокий религиозный смысл. Ильин, как и другие фашисты (например, Адольф Гитлер в “Моей борьбе”), искажает в своих целях христианские концепции жертвенности и искупления. Гитлер утверждал: избавив мир от евреев, он возвратит далекого Бога. “Ныне я уверен, что действую вполне в духе Творца Всемогущего, – рассуждал Гитлер. – Борясь за уничтожение еврейства, я борюсь за дело божие”. Русское слово “спасительный” православные обычно употребляют применительно к искуплению Иисусом на Голгофе грехов верующих. Ильин имел в виду, что России необходим спаситель, который на пути к власти прольет чужую кровь и так совершит жертвоприношение. Фашистский переворот станет актом спасения, первым шагом к возвращению божественной всеобщности.
Тем, кто спасает порочный мир, следует игнорировать то, что говорил о любви сам Бог. Христос наставлял учеников: наиважнейший (после любви к Богу) закон есть любовь к ближнему. В притче о добром самарянине Иисус обращается к книге Левит 19:33–34: “Пришлец, поселившийся у вас, да будет для вас то же, что туземец ваш; люби его, как себя; ибо и вы были пришельцами в земле Египетской”. Для Ильина нет “ближних”. Личность безнравственна и преходяща, и единственная имеющая значение связь – это утраченная божественная всеобщность. И, поскольку мир несовершенен, любовь к Богу подразумевает непрерывную борьбу “с врагами дела божия на земле”. Заниматься чем угодно, кроме участия в этой войне – значит вершить зло: “Тот, кто против рыцарственной борьбы с дьяволом, тот за дьявола”. Вера означает войну: “Моя молитва как меч; мой меч как молитва”.
Поскольку мир греховен и Бог в нем отсутствует, спаситель должен явиться откуда-то вне истории. “К сильному человеку, – воображал Ильин, – власть идет сама”. В таком человеке русские признают своего спасителя и примут “волю и закон от того русского патриота, который поведет Россию к спасению, кто бы он ни был и откуда бы он ни пришел: ему наша сила, ему наша верность, ему наше свободное повиновение за совесть”. Спаситель отринет факты и окружит себя мифами. Сняв с русского народа бремя страстей, он претворит “дурную эмпирию” в единство. Вождь должен быть волевым и мужественным человеком, как Муссолини. Он “закаляется в деловом служении, волевом, мужественном, национально верном. Он одержим духом Целого, а не частным, не личным, не партийным. Он сам стоит и сам идет, потому что он политически дальнозорок и знает, что надо делать”. Русские склонятся перед “живым