Жернова судьбы. Светлана КуриловичЧитать онлайн книгу.
душевных переживаний он похудел и спал с лица, так что Елизавета Владимировна пожурила его за чрезмерное усердие и велела Парфёну уменьшить часы учения, оставив Ваньке некоторое время на отдых. Парфён Пантелеймонович и не возражал, он был весьма доволен учеником, его разумными ответами и не менее разумными вопросами. Они обсудили волнующую парня тему телесных наказаний в деревнях, и Парфён согласился, что приказчики порой занимаются самоуправством и что необходимо поставить в известность барыню, чтобы обсудить это, когда приказчики приедут в имение с отчётами.
Ванька предложил внести изменения в условия, в которых прописывались обязанности, срок службы у помещика, на что Парфён ответил, что это уж чересчур, что мужика надо держать в ежовых рукавицах, особенно сейчас, после подавления крестьянского бунта. На то есть особый указ императора Павла.
– Нашего брата надо и посечь, для острастки, – строго сказал Парфён.
– Но матушка никогда розгами не наказывает, и у неё в имении порядок и послушание, – не сдавался парень.
– А потому, – управляющий назидательно поднял указательный палец, – что её все уважают, добра она и справедлива ко всем. Зазря никого не отругает даже. Елизавета Владимировна – кладезь премудрости и милосердия, один её взгляд строгий – и ты уже вину чувствуешь. Так, или я вру?
– Вестимо так.
– То-то и оно. И розги не нужны, сам себя наипаче накажешь, муками совести.
Ванька замолчал. Муки совести и правда, изгрызли его совершенно. И выхода из капкана не было. Никто не поможет и страдания не облегчит. И сделать так, чтобы никому боль не причинить, – не получится. Елизавете Владимировне, от которой он ничего, кроме добра, не видел, принести горе и стыд, позор перед обществом: жена сына сбежала с крепостным! Только от одной мысли об этом у Ваньки всё нутро холодело и волосы вставали дыбом. А оставить всё как есть – любушку свою свести в могилу…
«Аки буриданов осёл я», – мрачно думал он, не замечая, что Пульхерии уже удалось совершить переворот в его сознании: он, впитавший с молоком матери покорность и смирение, начал думать о побеге как о чём-то вполне осуществимом.
«На самом деле, грамоту я знаю, могу поступить к какому-нибудь помещику на службу, управляющим. Мало ли кому грамотеи нужны. Денег нет, а жена – вот она, её содержать нужно. Что ж поделать, придётся и послужить», – храбрился он по ночам, придумывая оправдания для своего будущего работодателя.
Но поставить своё счастье выше счастья своих хозяев для Ваньки пока было за гранью возможного, по той простой причине, что понятие «счастье» не входило в лексикон крепостных. Если бы ему вздумалось заговорить об этом с тем же Савкой, Федотом и даже с Парфёном, его бы не поняли. Счастье для крепостных крестьян – это радение о благополучии хозяев, которым они принадлежат душой и телом, которые решают, дышать им или умереть, это исполнение любых барских прихотей. Точка. Всё остальное – бунт, а для бунтовщиков предусмотрена казнь или каторга, что почти одно и то же.
Пульхерия больше на эту тему с