Ярмарка тщеслОвия. Ник ШуруповЧитать онлайн книгу.
ближайший ученик Лаврентий, в застольях так душевно подпевавший Кобе «Сулико», – и тот оказался подлецом и предателем. Сталин ещё до своей смерти раскусил его, понял, что его соратник будет, не скрываясь, радоваться кончине вождя, что и случилось потом во время всенародного траура в марте 1953 года. Как ни таился Берия, а не смог обмануть товарища Сталина.
Постепенно Виссарионыч осознал и то, что его кумир, незадолго до смерти или же до таинственной гибели, предугадал не только свою дальнейшую участь в истории, но и судьбу всей страны. А всё потому, что кругом уже начали множиться, словно бы в геометрической или в ещё какой покруче прогрессии, паршивые шакалы всех мастей.
Так, сам не отдавая себе отчёт и не очень понимая произошедшее, никому не известный артист перевоплотился без остатка в своего героя и стал, будто неизвестный воин, носителем сталинского духа.
Виссарионыч возвращался домой.
Москва цвела и пахла, как шалая, размалёванная баба-разведёнка, которая наконец дорвалась до тотального шопинга и оторвалась там по полной программе, а теперь вышла промяться, чтобы нагулять аппетит перед элитным рестораном и последующим загулом. Казалось, каждому в этой пёстрой нарядной толпе, что валила по Арбату, уже вживили под кожу микрочип с неувядающей формулой-установкой Маркса: «Деньги – товар – деньги». «Вот он, основной инстинкт капитала», – думал Виссарионыч, улавливая дух толпы.
Он увидел оторопелую фигуру бронзового Пушкина, стоящего с бронзовой же Натали на обочине, напротив своего дома-музея, где когда-то они поселились после свадьбы. Пушкин безмолвствовал, как народ в его драме «Борис Годунов», глядя на этот девятый туристический вал. А из глубины улицы к поэту взывал шепелявосиплым тенорком лысоватый сгорбленный человек, тоже бронзовый, с гитарой за спиной: «Алексан-Сергеич! Алексан-Сергеич! – звал он. – Разрешите, спою для вас про синий троллейбус?» Натали фыркнула и скосила глаза к переносице. А Пушкин захохотал на слова странного незнакомца – хохотом тяжелозвонким, как скаканье Медного всадника по потрясённой мостовой. Виссарионыч ошарашенно оглянулся: никто из прохожих даже и не заметил этой переклички монументов.
Виссарионычу почудилось, что сейчас он улавливает потаённые бронзовые мысли всех памятников в округе. Понурый Достоевский у бывшей Ленинки, скорбно опустивший глаза… и сгорбленный Гоголь во дворе дома на Никитском бульваре, отворотивший больной свой нос на сторону… да они же просто-напросто не желают смотреть прямо, потому что знают: вокруг бесовский шабаш, мёртвые души нетопырями неслышно снуют в воздухе. А угрюмый Пушкин на площади, названной его именем? Вот уж кому всех раньше примстилась эта бесовская кутерьма в метельной степи. Не её ли своим внутренним взором он созерцает с горечью и презрением? Нынче-то, пожалуй, по стране этой кутерьмы погуще, чем в пушкинские времена, особенно там, где крутятся большие деньги… Неподалёку уже новые монументы появились: Бродский на Новинской