Огнь поядающий. Татьяна Львовна АлександроваЧитать онлайн книгу.
мягче даже после обильных потоков словесных увещаний. Почему они не могут удовлетвориться тем, что он уже сказал, почему не могут унести с собой добытое им горнее слово, принять, как семя, в душу, и в тишине раздумий взращивать всходы? Для чего им нужно его личное благословение, зачем они суеверно хватаются за его одежды? Разве он Спаситель, чтобы творить чудеса? Архиепископ ясно понимал, что это поклонение неполезно ему самому, что оно всевает помыслы тщеславия, которые потом дают непрошенные всходы, хоть он и не устает выдергивать вредоносную поросль. Он досадовал на недогадливость служителей, которые никогда не могли, как надо, защитить его от посягательств толпы, хотя, казалось бы, чего проще? – проложить заранее кратчайший путь от проповеднического амвона до ступеней на солею, поставить охрану, из своих же. Но нет! Каждый раз его возвращение в алтарь превращалось в плавание на утлой лодчонке по бурному морю.
Еще несколько шагов…
– Владыко святый, благословите! – коренастый мужчина с квадратной бородой и капельками пота на блестящей лысине бросается ему навстречу. Архиепископ устало осеняет его крестным знамением и сухой, безжизненной рукой касается его головы.
– Господь да благословит тебя, господин Астерий, за твое щедрое пожертвование! – быстро проговаривает он и внезапно в светлых глазах его вспыхивает искра. – Но впредь подумай, каким путем приобрел ты свое богатство.
Астерий застывает с открытым ртом, а Иоанн продолжает свой путь.
Да, синклитика Астерия обойти вниманием было нельзя. Основную сумму на благоустройство обветшавшей больницы Сампсона Странноприимца дал именно он. Но воистину неправедно богатство его, приобретенное от поборов на купленной должности. Вот она, боль! Тех богачей, что готовы жертвовать, толкают к этому муки неспокойной совести. А кого совесть не жжет, тот и не спешит раскошелиться…
– Владыко святый, помолись о муже моем, Феодоре, – пробивается через заслон женщина в цветастой палле, – Пристрастился к бесовским зрелищам, окаянный, дома его и не видно!
– Спаси, Господи и вразуми раба твоего заблудшего, Феодора, – Иоанн устремляет взор под своды базилики и крепко сжимает руку женщины. – А ты молись, молись за него сама! Сказано: женою верующей освящается и муж неверующий.
Архиепископ движется дальше, чувствуя, что к горлу подкатывает привычная тошнота. Неужто опять придется голодать? Невозможно ведь подвергать опасности Святые Тайны, – да не случится, чтобы падшая плоть извергла из себя святыню!
– Господи, почему Тебе не были угодны мои молитвы в пустыне, – мысленно от всего сердца вздыхает архиепископ, поднимаясь на солею и наконец освобождаясь от липкой людской тины. – Когда-то, тридцать лет назад, после смерти матери, он удалился от мира, и это были счастливейшие дни его жизни, – там, на горе Сильпий, близ Антиохии, в холоде и зное, голоде и бессоннице, где, казалось, не было преград между ним и Богом, и лишь потрепанные пергаменные