Новый сорт ивняка. Среди роз. Елена ЗбаражскаяЧитать онлайн книгу.
клоны моих одиночеств не знали имён,
чтобы плюшевость света нагрела промокшие ноги,
пока Он ещё может быть в нас безнадёжно влюблён.
Не готова бросать эту жизнь за беспутство свободы,
даже если мой путь не продлят за астральной каймой,
я готова быть в мире под тёмным игрушечным небом
с лёгким запахом ветра, где мною любим человек…
спячка
Голый вечер, молчаливый Будда,
рваная свобода на ветру,
я своё накалываю слово
на неразговорчивую тьму.
Глина небосиняя твердеет,
трын-трава в обёртке тишины,
смерть моя бессмертная мертвеет:
у неё тепло моё горит.
Человечьи гнёзда расставаний:
чувства улетают не на юг,
мир греховных чар недосягаем,
если у любви украден Ом.
Время разложило нас на леммы,
залатало в склеенные дни.
Я впадаю в медленную спячку
на изломе зыбкой пустоты…
мы дольше
Я помню нас дольше, чем мир помнит первый свой вдох среди ясельных звёзд да чёрный румянец ночей под ризой прозрачной вселенского поля. Мы знаем, что в каждом кромешном покое живёт белокурый старик,
пьёт чай бесконечный из блюдца сусального солнца и ест одинокую мысль,
его подбородок дрожит, как при первом рождении грома.
Запутаны коды, шлифуются смыслы, меняется мода любви – от глупой «вцветочек» улыбки до хлипких истерик «вплаточек».
В припадке печали мы пьём тот же чай, как поэты смотрим на море,
мотаем круги вокруг боли, и шпульки тоски втыкаем в швейные души,
но… всё же,
я знаю нас дольше, чем мир знает нас,
я помню – мы любим… Ты помнишь?
Мы дольше…
втёплое
по утрам я ищу свои жизни
голубями убитые соколы
меняю любимые прихоти
на священные тихие осени
а по ним да внутри как нарочно
колобродит туда и обратно
воспалёнными веками солнце
и любовная недостаточность
лип засохших унылые тайны
руки ломит у завязей тверди
не хочу я с тобою прощаться
не хочу чтобы «былонебыло»
зёрна серые собраны манной
смех земли у влагалищ дзынькает
поседеть бы успеть до мёртвого
после мёртвого снова в тёплое
ДД днейдевиантность
за край вселенского вранья
уходит небное начало
плодится воздух сентябрём по шепелявости листвы
пахучий лик миров урёмой вянет
царапки рек на пузе тянут камни
тоскливы капли из неловких запятых
передо мной как шустрая амёба
раздвоен день на чьи-то голоса
на древнем языке бормочут ночи
набита плотно перьями в ней тьма
за обе лапы солнце держит землю
в золе зернистой ходят облака
теряет облик время
церкви