На буксире. Гошины штаны. Алина. Ключ на 32. Пляски розовой лошади. Владимир СонинЧитать онлайн книгу.
я едва смог дойти до магазина и вернуться обратно. Еле-еле переждал очередь к кассе, пытаясь какими-то мыслями отвлечь себя от этого пакостного, сводящего с ума еще больше и совершенно обессиливающего тянущего ощущения. Я пришел домой, налил себе чай, выпил несколько таблеток валерианы, лег на кровать и собрался умирать. Не знаю, что происходило у меня внутри, какие процессы шли, не исключено, что какое-то количество клеток умерло, но через некоторое время мне стало полегче, а утром следующего дня я чувствовал себя вполне нормально.
Конечно, любому здравомыслящему человеку на моем месте нужно было бы сходить к врачу, чтобы он исследовал работу сердца, сосудов, легких и, может быть, прочих внутренних органов, но я этого не сделал, потому что мне было просто наплевать. Я твердо решил умереть, если мне это суждено, дома или еще где-нибудь, но только не в больнице и тем более не на страшном операционном столе, с разрезанной грудью и раздвинутыми ребрами.
Не знаю, верно ли я уловил связь, но с тех пор я решил реже пить, хотя это с трудом поддается объяснению, учитывая тот факт, что мне было наплевать на собственную жизнь. Но все же я решил именно так. Что конкретно подтолкнуло меня к такому решению, я доподлинно не знаю: либо это собственное лукавство относительно того, что мне нет дела до жизни, либо бессознательный страх смерти, либо зарождающийся интерес. Впрочем, последнее предположение, пожалуй, самое нелепое.
После этого моего решения я не пил целую неделю и физически чувствовал себя хорошо. Но в моральном смысле все оставалось по-прежнему: отрешенность и безразличие. В пятницу я выпил, и не то чтобы слишком много (бывало, выпивал гораздо больше), а в субботу проснулся с ощущением, что проснулся я зря. Кроме того, опять появилось это проклятое ощущение за грудиной, тошнота, жжение и все прочее. Я опять собрался умирать, но опять не умер.
Глава 13
Прошлые мои отношения, если не знать, чем они закончились, и если бы они не закончились, пожалуй, были бы образцом того безумного чувства, которое так склонны воспевать (как, впрочем, и проклинать) писатели, поэты и прочие дураки, находящие в этом прекрасное и возвышенное. По правде сказать, я и сам находил в этом нечто прекрасное и неподдельно восхищался и ею, и собой, и нами вместе – правда, только до тех пор, пока окончательно не убедился в том, что она трахается с еще по меньшей мере одним таким же, как я, а может быть и лучшим, представителем мужского пола. Но узнал я об этом гораздо позже, и если говорить о нашей с ней истории, то здесь я сильно забегаю вперед, опережаю события, что можно объяснить какой-то до сих пор не преодоленной тягой сказать об этом прежде, чем вспоминать о чем-либо, связанном с ней. Не могу правильно объяснить эту потребность: то это просто попытка защитить психику от собственных чувств, то желание словно бы не допустить восхищения, которое мог бы вызвать ее образ (глупость страшная!).