На буксире. Гошины штаны. Алина. Ключ на 32. Пляски розовой лошади. Владимир СонинЧитать онлайн книгу.
совершить. И вопрос здесь даже не в отсутствии возможности, а именно в том, что останавливает всегда и всех, – страхе.
И если бы не эта подлая трусость, давно уже мог бы я взять папочкино ружье и снести себе полголовы. Так что возможность у меня была, но мешала всему трусость, на которую находилось верное средство – алкоголь. И стоило выпить, как желание умирать уже переставало быть таким сильным и даже настроение иногда улучшалось. А потом – утро, дерьмо, страх, и все заново.
Ружье это в два ствола папочка мой использовал для охоты на уток пару раз в год, когда ему было до этого дело, если учесть особенности его мировосприятия. Удивительно вообще, каким образом он умудрился получить разрешение на оружие. Хотя, может быть, разрешения этого вовсе не было. По крайней мере, я его ни разу не видел. И, кстати говоря, я понятия не имею, откуда это ружье у него взялось. Вряд ли оно досталось от дедушки: хоть я и не особенно разбираюсь в оружии, все же могу заключить, что оно относительно современное, изготовленное не более двадцати лет назад.
Говорят, если на стене висит ружье, то оно обязательно выстрелит. И оно выстрелило. Дважды. Но об этом позже.
С ней я познакомился на моей новой работе (надо ли говорить, что с предыдущего места меня выгнали после затянувшегося больничного из-за того случая в кабаке?), и причина этого знакомства была проста до безобразия: мы работали в одном кабинете. Кабинет этот был рассчитан на два рабочих места, которые мы и занимали: одно, у окна, – она, другое, в углу возле двери, – я. Находясь в одном помещении, два человека, независимо от того, что у них на самом деле на душе, даже если там полное безразличие ко всему, и к людям в первую очередь, волей-неволей начинают общаться, и едва ли можно предвидеть, к чему это общение приведет.
Она устроилась немногим раньше меня, и сам этот факт того, что в этой конторе мы оба были людьми новыми, в какой-то мере нас объединял. Сначала меня несколько удивляло то, что двух новых сотрудников посадили вместе в отдельную комнату, но, в конце концов, для меня, как, думаю, и для нее, это не имело никакого значения. Первым делом я достал свой календарь с крестами, который забрал с прошлой работы, и повесил на стену. Она посмотрела на него с выражением удивления и вопроса, но ничего не сказала. Впрочем, она вообще никогда ничего на этот счет не говорила.
По понедельникам я иногда рассказывал ей про свои выходные, и она, слушая, старалась сохранять на лице равнодушное выражение, что было весьма благородно с ее стороны, потому как сквозь это напускное равнодушие я мог ясно разглядеть отвращение. А может быть, мне просто так казалось, потому что я, признаться, и рассказывал-то ей обо всех своих похождениях с одной только целью – вызвать омерзение, заставить ее чувствовать по отношению ко мне то же самое, что я сам чувствую по отношению к себе. Возможно, это с трудом поддается объяснению, и мне неизвестно, делает ли так каждый, но я ощущал