Компонент. Али СмитЧитать онлайн книгу.
Видишь, какая сила в стихотворении.
– Ух ты, – говорит она. – Просто супер. Но получается, что смерть – наоборот. Что это значит? Мы должны, типа, доверять смерти?
– Думаю, да, – говорю я. – Но не смерти как таковой, а смерти наоборот, как ты сказала. Смерти, отличной от обычной смерти.
– Ну ты даешь! – говорит она. – Прям как тот уличный музыкант возле «Маркс энд Спенсер» – значения всех вещей сыплются к твоим ногам мелкими монетками.
– Крах смысла, – говорю я. – Крах понимания. И вот здесь – посмотри в конце, где говорится, что даже сами разваливаясь на части мы можем достичь идеала, в общем, это слово «идеал» означает что-то вроде конца или смерти как таковой. Но взгляни, за этим распадом – сюрприз: солнце.
Она качает головой.
– А потом слово «да», – говорю я. – С восклицательным знаком.
– Значит, весь этот позитив… В смерти? – говорит она.
– Смерть задом наперед, – говорю я. – «Смерть наоборот», если процитировать тебя.
– Ртемс, – говорит она. – Он ведет с нами игру.
– Игру с большими ставками, – говорю я.
Я пишу на листке рядом со стихотворением – Р Т Е М С.
– И я считаю, он правильно поменял местами Т и Р в самом начале, чтобы помочь нам с игрой, – говорю я. – Иначе мы бы зрительно могли прочитать… «срем» вместо «смерть».
– Угу, типа как я до усрачки ненавижу это стихотворение, – говорит она.
– Ты до сих пор его ненавидишь? – говорю я.
Но она меня не слышит: берет листок со стихотворением и вертит его в руках.
– Он пишет, что смерть – это игра, – говорит она. – Хотя на самом деле это не так.
– Или пишет, что можно оставаться игривым даже во времена самых страшных сомнений? – говорю я.
– А, – говорит она. – Мне это нравится.
– Даже когда днем темно, а небосвод рушится, и вещи, слова и все, что они означают, разваливается вокруг тебя на куски.
– Разваливается на куски, – говорит она. – Оставаться игривым.
Она протягивает руку, берет с моего стола ручку и пишет на тыльной стороне своей ладони.
ИГРИВЫЙ СОМНЕНИЕ КУСКИ
– А в конце этого процесса – смотри, – говорю я.
И тычу пальцем в последнюю часть стихотворения.
– Солнце, – говорю я. – Ввысь. Рассвет. Весь этот процесс падения – никакое не падение, а… не знаю… подъем. Вознесение.
– Да, – говорит она. – Типа это очень религиозное стихотворение?
– Ты могла бы обосновать такое прочтение, я считаю, – говорю я.
– Правда? – говорит она.
Кажется, она довольна.
– Спасибо, – говорю я. – Я бы никогда не увидела всех этих мыслей, если б у нас не случилось этого разговора.
Она встает.
– Говорили же мне, что ты вундеркинд, – произносит она.
– Кто говорил?
– А еще советовали не ходить и не просить тебя, а то ты начнешь ко мне подкатывать, –