Гарики из Атлантиды. Пожилые записки (сборник). Игорь ГуберманЧитать онлайн книгу.

      Когда не корчимся в рыдании,

      мы все участвуем в кишении —

      то в озаренном созидании,

      то в озверелом разрушении.

      Отжив земное время на две трети,

      учась у всех, не веря никому,

      я рано обнаружил и заметил

      недружественность опыта уму.

      Среди бесчисленного сада

      повадок, жестов, языков

      многозначительность – услада

      высоколобых мудаков.

      Смущай меня, смятенья маета,

      сжигай меня, глухое беспокойство,

      покуда не скатился до скота

      и в скотское не впал самодовольство.

      Забавно мне: друзьями и соседями

      упрямо, разностильно и похоже

      творится ежедневная трагедия,

      где жертва и палач – одно и то же.

      Увы, когда от вечного огня

      приспичит закурить какой из дам —

      надеяться не стоит на меня,

      но друга телефон я мигом дам.

      Я влачу стандартнейшую участь,

      коя мне мила и необидна,

      а моя божественная сущность

      лишь моей собаке очевидна.

      В кишеньи брезгуя погрязть,

      души своей ценя мерцание,

      отверг я действие и страсть,

      избрав покой и созерцание.

      Вполне собою лишь в постели

      мы смеем быть, от века прячась,

      и потому на самом деле

      постель – критерий наших качеств.

      Тьмы совершенной в мире нет:

      в любом затменьи преходящем

      во тьме видней и ярче свет

      глазам души, во тьму глядящим.

      Все творческие шумные союзы

      основаны на трезвой и неглупой

      надежде изнасилованья Музы

      со средствами негодными, но группой.

      Вконец устав от резвых граций,

      слегка печалясь о былом,

      теперь учусь я наслаждаться

      погодой, стулом и столом.

      Нам жены учиняют годовщины,

      устраивая пиршество народное,

      и, грузные усталые мужчины,

      мы пьем за наше счастье безысходное.

      Когда родник уже иссяк

      и слышно гулкое молчание,

      пусты потуги так и сяк

      возобновить его журчание.

      И жить легко, и легче умирать

      тому, кто ощущает за собой

      высокую готовность проиграть

      игру свою в момент ее любой.

      Пылким озарением измучен,

      ты хрипишь и стонешь над листом —

      да, поэты часто пишут лучше,

      чем когда читаешь их потом.

      Не осуждай меня, Всевышний,

      Тебе навряд ли сверху внятно,

      как по душе от рюмки лишней

      тепло струится благодатно.

      Жил бы да жил, не тужа ни о чем,

      портит пустяк мой покой:

      деньги ко мне притекают ручьем,

      а утекают – рекой.

      Любую